— Значит?
— Пьер, мальчик, я не хочу, чтобы Франция участвовала в очередном раунде этой бойни. Хотя, видимо, придется.
Петен отошел от окна и, сев в кресло, обхватил голову руками.
— Ладно. Вызови сюда посла Союза.
— Советского?
— Евразийского. Этого, как его, Штауфенберга.
— Значит, мы согласны?
— Предоставим им базы и проход по территории в обмен на часть африканских колоний и гарантии независимости.
— И вы им верите? — секретарь и личный помощник престарелого маршала, правящего Францией уже не первый год, недоверчиво посмотрел на своего начальника.
— А у меня есть выбор? — горько улыбнулся Петен. — Иначе нас сожрут вообще просто так. Один раз благодаря Сталину мы спаслись. Боюсь, второго раза не будет.
— А вы не боитесь, что в ответ по нам ударит Альянс?
— Там тоже не идиоты сидят. Если они нанесут по нам удар — значит, у меня не будет другого выхода, кроме как вступить в войну на стороне Сталина. Им нужен еще один противник? Сомневаюсь, — маршал пожал плечами. — Ладно, время уходит, ступай.
Дождавшись, пока за Пьером закроется дверь, Петен снова подошел к окну. Сердце болело все сильнее.
14 октября 1946 года. Голландская Социалистическая Республика, г. Арнем
— Одри! Одри, дорогая, тебе письмо от Лео! — прислушавшись, госпожа Ван Хеемстра услышала легкие шаги своей дочери.
— Где? — влетевшая в комнату маленькая фурия была совсем не похожа на будущую звезду мировой сцены. Утенок (не гадкий, конечно, но и не прекрасный; скорее просто милый) пока еще только начинал превращаться в лебедя.
— Держи, — усмехающаяся мать отдала Одри конверт полевой почты.
— Он… вскрыт? — девушка недоуменно посмотрела на родительницу.
— Дочка, война же на дворе. Конечно, вскрыт.
— Но это значит, что его кто-то читал?
Госпожа Ван Хеемстра вздохнула. Влюбившаяся по уши в советского офицера дочь слишком серьезно воспринимала свои с ним отношения. И хотя Леонид относился к их семье очень хорошо и часто помогал, на взгляд женщины, каких-то особенных чувств к ее ребенку он не испытывал. Одри этого не понимала и отказывалась слушать любые мнения своей матери по этому вопросу. Вот и сейчас ей кажется, что вскрытое письмо личного характера — это почти трагедия. Как ей объяснить, что на войне нет времени на сантименты?
— Солнышко, ты уже взрослая и должна понимать, что вскрытие личной почты солдат и офицеров есть необходимый шаг. Вдруг кто-нибудь случайно выдаст в письме какие-нибудь важные сведения, а враг его перехватит? Это же ясно…
— И что будет, если во вскрытом письме будут секреты? Отправителя арестуют?