— Идет.
Ивен развернулся к ней, наклонился вперед, положив локти на колени.
— Слушай, давай начистоту. Если тебе слишком тяжело, давай не будем об этом. Можешь вообще ничего не говорить. Часть истории я знаю, остальное можно узнать из полицейских рапортов, из рассказов очевидцев, ну и плюс немного воображения. Если хочешь, можем навсегда закрыть эту тему.
— Спасибо, Ивен. Да нет, я не против, — сказала Крис. — С тех пор, как я рассказала тебе об этом — тогда, в Лоумане, — я не боюсь вспоминать об этом. Это было что-то вроде очищения.
— Это хорошо. Понимаешь, это ведь должен быть ключевой момент фильма. Последние тридцать — тридцать пять минут.
— А сколько всего будет идти фильм? Сто двадцать минут?
— Ну что ты! — фыркнул Ивен. — Вряд ли. Это большая телепьеса, часа на два. Сценарий рассчитан на девяносто шесть минут. Остальное займет реклама, перерывы, титры и все такое.
— Понятно. Значит, сцена налета займет… м-м… треть фильма. А что войдет в остальные две трети? — голос у нее слегка дрожал, и Ивену еще больше захотелось успокоить ее.
Он отхлебнул кофе из большой кружки, стоявшей на его столе, потом поставил кружку на место.
— Я думаю, основной темой, на которой строится весь сюжет, будет что-нибудь из того, что ты мне рассказывала. Помнишь, что ты подумала, когда бандит приставил тебе к виску револьвер?
— Еще бы! Как я могу забыть такое? «Господи! Мои дети останутся сиротами!»
— Да, — тихо сказал Ивен — его даже теперь тронуло то, как Крис произнесла эти слова. Он понимал, что никогда не сможет представить себе, что ощущала она в те минуты. — Вот именно. Тема сиротства. Ты готова была пойти на все, лишь бы твои дети никогда не испытали того, что довелось пережить тебе: одиночество, заброшенность, ненужность… На этом все и будет держаться.
Крис озабоченно нахмурилась.
— Не беспокойся, — добавил Ивен, — там не будет ничего, что тебе не понравится. Я обещаю.
— Да уж, — ответила Крис, — а не то берегись!
И Ивен понял, что она совсем не шутит.
— Доверься мне. Я никогда не писал слащавых фальшивых вещей. По-моему, если все чувства лежат на поверхности — это проявление неуважения к зрителю. Зритель должен думать сам.
Он улыбнулся, почувствовав неловкость. Тоже мне, философ!
— Ладно, хватит. Спасибо, мистер Стоун, можете слезть с бочки, — насмешливо одернул он сам себя.
— Знаешь, — задумчиво сказала Крис, — Марла все же сделала одно доброе дело.
— Это какое же?
— Позвала в сценаристы тебя, а не какого-нибудь хмыря, который понаписал бы такого, что я бы потом со стыда сгорела.
Ивен наклонился к ней и взял ее за руку.