Никогда больше она не найдет в себе сил исполнить эту песню. С нее будто содрали панцирь, обнажив уязвимую трепещущую плоть. И все это на виду у зрителей.
Она словно превратилась в хрустальный сосуд, прозрачные стенки которого позволяли с комфортом отслеживать ее драму. Как хрупко это вместилище боли и надежды! Стивен уже имел возможность убедиться в этом. И не мог не отметить сейчас, что все осталось по-прежнему. Увы, это так. Она любит его так же пылко и беззаветно, как и четыре года назад. Невзирая на все страдания, которые он ей причинил.
Это обычное влечение, голос обезумевшей плоти, в отчаянии пыталась убедить себя Миранда. И слова теряли смысл от бесконечного повторения. Тело. Душа. Сердце. Разум. Стивен Родвуд успел завладеть ими и теперь волен дарить наслаждение или обрекать на муку.
Но он недостоин этого! Она беззвучно зарыдала.
Стивен был прав. Она всегда знала, что не подходит для сцены. Ей не хватало той особенной закваски, которая позволяла Грегу и его друзьям черпать вдохновение в рукоплещущем зале, покидать подмостки окрыленными. Она же обречена оставаться за кулисами, за кадром. Сочинять песни — да, но дальше…
Миранда горестно вздохнула. Все становилось до боли ясным. Последние четыре года она влачила жалкое существование. Ее жизнь уподобилась умирающей реке, вьющейся среди заболоченных островков. Она предпочла путь наименьшего сопротивления, потому что не нашла в себе сил бороться. Роуз была совершенно права.
А Стивен — он тоже в ответе за это? Нет, кроме себя, винить ей некого. Она вручила ему свою судьбу, и, когда он предпочел вычеркнуть ее из своей жизни, ей оставалось только стать безжизненной куклой. Но ведь и рана, нанесенная им, слишком глубока, чтобы сердце могло простить.
Еще один вздох, тяжелый и неровный, вырвался из ее груди, эхом заметавшись в стенах комнатушки. Вдруг Миранда задержала дыхание. Она почувствовала, что в гримерной есть кто-то еще, и обернулась.
Стивен стоял, прислонившись плечом к дверной раме, и глядел на нее. На нем была легкая, с короткими рукавами рубашка, оттеняющая загорелую открытую шею, и светлокремовые джинсы самого модного фасона. Все в его облике — руки в карманах и небрежно скрещенные ноги — выражало скучающую непринужденность.
Миранда инстинктивно почувствовала, насколько обманчиво это впечатление, безошибочно уловив нарочитость позы. На гладко выбритой щеке Стивена подрагивал мускул, а глаза горели неспокойным огнем. Были все основания подозревать, что его спрятанные в карманах руки сжаты в кулаки.
Великий Боже! Когда же это закончится?