Причиной такой резкой смены настроений стали отнюдь не доводы Крауса. Как раз накануне партия наконец дала добро на один давний ее проект, и у Бальменовой появилось свое дело. Даже в другой дом она решила переехать не потому, что хотела быть дальше от него, просто для новой работы ей было необходимо как-то отделиться от политических, не только от Крауса.
Суть ее задания была столь же старой, как само народничество: еще первые землевольцы, мечтавшие о крестьянской революции, о новой пугачевщине, говорили, что, чтобы свергнуть монархию, необходимо объединить всех недовольных и обиженных, всех угнетенных, голодных и гонимых. Лишь общая ненависть может разрушить зло. Но успехов и тогда, и позже здесь было с гулькин нос. И вот Бальменова написала в ЦК записку о скопцах и хлыстах, с которыми они пели в лептаговском хоре. В письме после очень тщательного и почти восторженного анализа всего того, что было связано с их организацией, она делала вывод, что в грядущей революции сектанты, особенно вышеназванные, должны стать самыми полезными союзниками партии, и просила дать ей санкцию на ведение с ними переговоров. Теперь, спустя год, согласие пришло.
Народники верили, что русский мужик — революционер по природе, что он только и ждет, чтобы схватиться за топор. Во времена хождения в народ они пытались поднять юг России, в первую очередь, казаков. Тогда у них ничего не вышло, и хождение, а позже и постоянные поселения закончились ничем, стали в судьбе народничества главной его неудачей.
Думали они и о сектантах. Сотни лет подполья, совершенная организация, помогшая выжить, несмотря на страшные гонения, жертвенность — все это вместе с капиталами и хозяйственной сметкой, конечно же, делало сектантов очень привлекательными союзниками. И лучшего посредника, чем Бальменова, найти тут было трудно. Партия вдруг вспомнила, из какой семьи она происходит. Вспомнила и оценила, что она одна из наследниц хлыстовства, всей этой традиции. Своя, по крови своя и для тех и для других, она в самом деле могла стать мостком между народниками, к которым ушла, и сектой, из которой была родом и в которую теперь по решению партии шаг за шагом должна была начать возвращаться.
Бальменова хорошо понимала, насколько не проста та работа, что ей предстояла. Как аккуратно ей придется связывать ниточку за ниточкой, прежде чем можно будет приступить к серьезным переговорам. Она говорила себе, что все это время должна быть очень осторожной, чтобы не задеть ни одного из тех проклятых вопросов, на которые скопцы и эсеры смотрели и, наверное, до конца будут смотреть иначе, совсем иначе.