— Лежите. Не двигайтесь.
— Лена... — прошептал Николай. Голоса у него хватило почему-то лишь на шепот.
— Коленька, — счастливо вздохнула девушка.
Был поздний вечер. Они лишь вдвоем бодрствовали в палате.
...После беспамятства Николай впал в крепкий исцеляющий сон. Он не слышал, как его принесли в больницу, как зашили глубокую ножевую рану на спине, как перелили кровь — он много потерял своей. Он ничего не знал.
И Леночка, хоть это и запрещалось строгими больничными законами, рассказывала и рассказывала.
Из ее рассказа Николай узнал, что это не показалось, а на самом деле подоспели к нему на помощь товарищи. Не на свидание с Маней или Катей, а для передачи шпионских сведений на иностранный торговый пароход явился на Чумку человек в форме железнодорожника. Он не знал, что за ним следили пограничники. Ему явно мешал только Николай...
— Ты вел себя как герой, — сказала Леночка. Потом, боясь как бы Николай не воспринял эти слова идущими от нее лично, добавила: — Это все говорят... Понимаешь, офицер-пограничник, самый главный, он тут сидел, пока тебе делали операцию, и все мне говорил — меня в операционную не пустили, — все говорил: «Вы этого героя на ноги поставьте поскорее. Пусть он благодарность за пролитую на благо Родины кровь в строю получает, а не на госпитальной койке». Понимаешь?
Николай лежал, ошеломленный понятым.
— Тебе плохо, Коленька? — забеспокоилась девушка.
— Нет. Нет. Хорошо! — Николай рывком, как здоровый, приподнялся и почувствовал резкую боль в спине. Не обращая на нее внимания, он повторил: — Хорошо! — потом взял руку Леночки, прижался к ладони горячей щекой и сказал: — Только ты прости меня, Лена. Простишь?
— Простить тебя? Да в чем, в чем же ты виноват? — засмеялась Леночка.
Николай молчал. Он знал, что о происшествии на Чумке и о том, что он никакой не герой, он, как выйдет из госпиталя, сейчас же расскажет товарищам, своему командиру, тому офицеру пограничнику, о котором упоминала Леночка.
Ну, а ей, Лене, он всю правду долго не посмеет рассказать.
Старшина Хромов вышел из палатки, старательно — не налетели бы москиты — заправил полотнище у входа, и когда кинул взгляд перед собой, то невольно остановился.
Долго ли он пробыл у командира? Десять минут. И за этот короткий срок из серого сумрака успело родиться многоцветное сияющее утро. Солнце взошло где-то за горами — его не было видно. Но свет сгустил синеву неба, зажег нестерпимым белым пламенем снеговые вершины гор, загнал туман в расщелины и окрасил в каждой по-своему: где в молочно-багровый, где в оранжевый, где в фиолетовый цвета. Зелень кустарника перед палаткой даже будто бы поблекла в столь яркой гамме.