Иван немного помолчал. За углом здания, на улице Герцхеймера отчетливо взревел мотор какой-то тяжелой машины. Послышались лающие голоса, они перекликивались короткими рублеными фразами, наверняка отдавали команды. Из-за расстояния Виктор не мог понять, какой это язык, но в любом случае то был не английский. Капитан крепче сжал шейку приклада, отполированного ладонями до зеркального блеска.
Еще минута.
И еще.
Голоса стали громче, похоже, кто-то произносил речь, короткую и экспрессивную. Слова, эхом отразившись от зданий, врывались в окна приюта как энергичное «гав-гав-гав!». Капитану вспомнились безумцы-сатанисты, которых отправили к кумиру гранатой. Те надрывались почти так же.
— Ну, чисто собака брехает, — заметил кто-то рядом. Среди десантников прокатились сдержанные смешки. Похоже, сравнение пришло на ум всем сразу.
— Пес смердячий, — добавил другой, вызвав уже неприкрытое, искренне веселье. Таланов неожиданно поймал себя на том, что забыл его имя. Он помнил до мельчайших деталей его лицо, биографию, мог перечислить все операции, в которых участвовал уже не молодой солдат. Знал, что тот любит и умеет играть на деревянной дудочке-«козе», что у него дома большая семья и трое детей, что он любит читать и постоянно цитирует какие-то забытые романы.
Но Виктор забыл имя. Совершенно забыл.
И вдруг заговорил Терентьев, негромко, но как-то особенно проникновенно.
— «Железный ветер бил им в лицо, но они продолжали сражаться, и чувство суеверного страха охватило противника: смертны ли те люди, что обороняли крепость?..»[30]
Гавканье закончилось. Команды отданы, пехота занимает позиции для атаки, сейчас начнется, подумал Таланов.
— А продолжение есть? — спросил солдат, чье имя капитан никак не мог вспомнить.
— Есть, — Иван на мгновение заколебался, но все же закончил. — «Да, они были простыми смертными, и мало кто уцелел, но они сделали свое дело. И имена их ужасом отзывались в сердцах врагов даже спустя десятилетия».
Таланов почувствовал дрожь, идущую откуда-то из-под сердца, распространяющуюся по всему телу, словно каждая клеточка тела, каждый нерв мелко-мелко завибрировали. Страх или просто ожидание боя? Уже не было времени разбираться. Ладони вспотели, но гладкое дерево цевья сидело в руках как влитое, словно ободряло — дескать, хозяин, не подведу.
— Хорошо сказано, — одобрил безымянный. — Добротно. Ну что, братья, вселим ужас?
— Однозначно, — откликнулся самый первый, сказавший про брехающую собаку.
И все-таки Виктор решился.
— Друзья мои, — сказал он, понимая, что время истекло, и он успеет сказать лишь несколько слов. — Друзья мои…