Но революционное содержание истории Вадима не исчезло из русской литературы. Конечно, сам образ бунтаря-республиканца оказался созвучен идеям декабристов. Один из наиболее ярких деятелей декабристского движения, Кондратий Федорович Рылеев (1795–1826), в начале 1820-х годов создал поэтический цикл «Думы» на сюжеты из русского прошлого. К сочинению этого цикла Рылеева подтолкнули «Исторические песни» польского писателя Юлиана Урсына Немцевича (1758–1841), бывшего адъютанта Т. Костюшко, которые увидели свет в 1816 году. Среди «Дум» Рылеева есть и наброски неоконченной думы «Вадим», датированные примерно 1821–1823 годами. К сожалению, от замысла Рылеева сохранилось только несколько вариантов начала думы и небольшой фрагмент монолога героя.
Начинается дума тривиально. Герой в ночную грозу сидит на берегу бушующей реки и погружен в думы:
Над кипящею пучиною,
На утесе сев, Вадим
Вдаль безбрежную с кручиною
Смотрит нем и недвижим.
Гром гремит!
Змеей огнистою
Воздух молния сечет;
Волхов пеной серебристою
В берег хлещет и ревет.
Такое начало вообще характерно для «Дум» Рылеева. Точно так же сидит на «диком бреге Иртыша» «объятый думой» Ермак. Недаром Пушкин считал, что «Думы» Рылеева «составлены из общих мест». Прототип этого начала очевиден — это, конечно, «Громобой» Жуковского. Возможно, Рылеев сознательно скопировал этот зачин, чтобы затем дать совершенно иную трактовку образу Вадима.
«Пламенный» витязь, «хладный в грозных битвах за народ», с тяжелым сердцем думает о судьбе родины:
До какого нас бесславия
Довели вражды граждан —
Насылает Скандинавия
Властелинов для славян!
Но вскоре наступит пора борьбы:
Грозен князь самовластительный!
Но наступит мрак ночной,
И настанет час решительный,
Час для граждан роковой.
Под «грозным» самовластцем здесь подразумевается, конечно, Рюрик. Подобно наступлению будущей ночной грозы — рокового часа восстания для граждан Новгорода, на берег Волхова спускается ночь:
Вот уж небо в звезды рядится,
Как в серебряный венец,
И луна сквозь тучи крадется,
Будто в саване мертвец.
Саван мертвеца — предчувствие будущей судьбы героя. Сам Вадим грезит свободой:
Ах! если б возвратить я мог
Порабощенному народу
Блаженства общего залог,
Былую праотцев свободу.
Образ мятежного Вадима был близок и другому поэту-декабристу, Владимиру Федосеевичу Раевскому (1795–1872).
В стихотворении 1822 года «Певец в темнице» Раевский упоминает Вадима как одного из символов новгородской вольности, павшей под гнетом самовластия. Но рано или поздно порабощенный народ вновь восстанет «с ударом силы». Верность этим идеалам Раевский сохранил до конца. В 1848 году он назвал Вадимом своего младшего сына, родившегося, когда его отец находился в ссылке.