На верхней площадке лестницы в нише лежал ковер. Я свернул его в рулон, закрылся им, как щитом, ударом ноги открыл дверь моего номера.
Последовало пять выстрелов из пистолета с глушителем.
С каждым выстрелом я приседал ниже и ниже, чувствуя себя неуютно, даже за таким щитом.
Когда я оказался на полу, неясный силуэт у окна исчез, но я подождал еще несколько секунд, уткнувшись лицом в пол. Меня прошиб пот. Свеча погасла при падении.
Целый час я осматривал балконы, соседние номера, пожарную лестницу, даже прошелся по улице, на которой стоял отель... никого. Затем пошел в бар и выпил греческого коньяка "Метакса". Мне было стыдно: надо же так оплошать. Я решил войти в номер под пули, потому что не верю в случайные короткие замыкания в отелях, где останавливаюсь. Но я был весь изранен, мое бренное тело боялось новой боли - поэтому ему удалось уйти.
Когда организм хочет спать, бодрствовать его не заставишь никаким коньяком. Я позволил Ломэну - он оказался на месте, все ему рассказал, поднялся в номер, взял одеяло, заперся в ванной и мгновенно уснул.
На следующий день, когда я пришел на перевязку, меня решили оставить в госпитале, и дело кончилось скандалом. Врачам и медсестрам мое состояние было до лампочки: свободная койка всегда найдется, а если я хочу бегать по городу, чтобы швы разошлись, - так это мое дело.
Все пять пуль застряли в плотном ковре: глушитель сказался на убойной силе пистолета. Если в медсестра увидела новую, да еще огнестрельную рану, она сразу бы доложила кому следует, на меня бы надели смирительную рубашку и повели на допрос к самому полковнику Рамину.
Пришлось снова звонить Ломэну, - он приехал и вытащил меня из госпиталя. Мы сели в машину, он посмотрел на меня и сказал:
- Вы долго еще будете лезть на рожон?
- Пока не обнаружу их убежище.
- Или пока вас не убьют.
- Я и не начинал искать.
- Думаю, что в самое ближайшее время отстраню вас от участия в операции.
- Вы что, Ломэн, рехнулись? У нас нет другого выхода.
Он продолжал разглядывать меня, и я в очередной рае понял, что терпеть не могу Ломэна.
- Я отвечаю за вас, Квиллер. Скоро вы не сможете участвовать в операции, у вас не будет ни моральных, ни физических сил.
Черт бы его побрал: нельзя, что ли, говорить нормально? Я взорвался:
- Понятное дело, я сейчас похож на кусок высохшего дерьма, иначе и быть не может. Но попробуйте отстранить меня, и операции каюк.
Я разошелся, потому что он имел право отстранить меня. Ломэн не любит, когда его оперативники постоянно рискуют жизнью. Тут он хуже няньки.