Полянские появились тихо и неожиданно. Время унесло отголоски аплодисментов. И был стылый больничный двор. И не было дочери.
Иван, тут же узнав их среди людской суеты, подошел.
– Здравствуйте.
– Вы – наркоман? – спросил отец, будто жестким хлыстом ударил.
Иван сделал шаг к скрипачу, отец Яны был ниже его на голову, и в этой голове хранились гигабайты нотных знаков. Сказал лицо в лицо:
– Я – промышленный альпинист.
У матери скорбно опустились уголки губ, она сглотнула, может, поняла...
– Яна... здесь?
– Да.
– Зачем вы давали ей наркотики? – глаза ее почернели.
Она затряслась, опустилась на скамейку.
– Да что же вы все мне душу рвете? – Иван отвернулся, чтобы сдержаться, не наговорить непоправимых слов кукушкам-родителям, не схватить за грудки хорохорящегося отца... – Я – а не вы – вытаскивал вашу дочь из этой трясины. А знаете ли, дорогие мамаша и папаша, что пока вы по гастролям разъезжали, ваша Яна два года, да, два года, как подсела на наркотики? В этих вот элитных клубах, для золотой молодежи!
– Да что вы такое говорите? – Олег отшатнулся, посмотрел на жену.
– Знаю, что говорю... Янка была так одинока... Ей очень не хватало вас. Очень не хватало. Была в депрессии... пыталась покончить жизнь самоубийством...
– Откуда вы это все знаете? – простонала, провыла Света, ненавидя этого чужого человека, говорившего страшные, нелепые, жуткие и, в чем теперь не хотелось признаваться, справедливые слова.
– Я пытался вытащить Янку из этого... элитного болота. Я нашел у нее таблетки экстези, выбросил, я приводил к священнику, я увез ее спасать к другу в деревню... А Янка – она сбежала... Не знаю. Чертово зелье оказалось сильнее... Когда я нашел ее в этом чертовом клубе в компании с детьми госпожи Благородовой... – Иван сжал кулаки, судорожно сглотнул, – было уже поздно. Им сунули просто смертельные дозы... Извините, мне тяжело говорить...
* * *
Не попрощавшись, он сел в машину и слился с вечным потоком московских дорог.
А Полянские, временные эмигранты, остались наедине со своим горем...
Последний полет альпиниста
Самое лучшее средство от неизлечимой печали, хандры и призраков усопших, гнездящихся кучками у каждого из нас среди извилин мозга, – это Москва в слепяще яркий, солнечный день. Конечно, с одним условием, что дорогая столица у вас, как на ладони. И чем выше ты поднимешься над ней, размер кошелька тут не играет абсолютно никакой роли, тем более счастлив будешь в эту минуту. Если сможешь...
У Ивана с напарником Васей была, пожалуй, крайняя, смена по помытию окон билдинга на углу пересекающихся Голутвинских переулков. Домыть на подвесной доске большой шваброй последние окна и попытаться стереть из памяти опрометчивый прыжок в чужую жизнь, безумную и короткую, как молния, ушедшую в пучину, страсть, любовь, разочарование, бессмысленную погоню, как за своим хвостом.