На следующий день мой коллега-кочегар вёл себя как-то беспокойно. Он расспрашивал меня, как я отношусь к немцам, думаю ли убежать к своим при случае и т. п. Потом, как-то внезапно и важно, он спросил меня, помню ли я приказ «Старшого» — ждать его приказаний. Я чуть не присел, не ожидая от старика, всегда угождавшего немцам, такого вопроса. Не дожидаясь моего «да» или «нет», он вручил мне скатанную в трубочку записку, сказав в тоне приказа, что её надо доставить в землянку так, чтобы она попалась на глаза пленного — генерала Власова.
Меня трясло, как заговорщика, когда пополудни, увидев пленного, выходившего в сопровождении двух конвоиров из штаба после допроса, я схватил приготовленную охапку дров и побежал к землянке. Дверь была на замке, и я, переступая с ноги на ногу, поджидал конвоиров и очень высокого сухощавого человека, шедшего между ними.
Расстояние в 50 метров казалось мне целым километром, так медленно шло время. Как сделать чтобы «он» нашёл записку, втиснутую в специально для этого сделанную трещину в полене, запрятанном в середине связки? Подойдя к землянке, и увидев меня с вязанкой дров на плечах, конвоиры приказали мне оставить дрова у порога и мгновенно пропасть самому. Они меня хорошо знали, но, наверное, был приказ не допускать контакты пленного с посторонними. Я все же рискнул. Обращаясь к конвоирам лицом и глазами, скороговоркой и по-русски, я выдавил из себя что-то вроде: «Не сожгите записку в одном из поленьев». «Was?! Was?!», — заорали на меня оба конвоира, и я тут же, как бы перепутав языки, объяснил по-немецки, что я не уверен, не длинны ли чересчур дрова для этой печурки. «Schon gut, schon gut! Los! Raus!» (Вполне хороши! Пошёл вон!). Повторять команду не было нужды, я просто «растворился» в воздухе.
Прочёл ли генерал эту записку, и что в ней было — я не знаю. Мой приятель-кочегар сказал мне, что он тоже не знает её содержания, и что ему её вручили ему в селе перед приходом на работу. (По ночам кочегарили немцы, только лишь поддерживая огонь в печи).
Сделав открытие, что мой напарник по работе находится в связи с партизанами и знает о моей попытке присоединиться к ним, я позволил себе быть более откровенным с ним. Мы говорили о многом, даже обсуждали, как взорвать котёл отопления, но решили, что этим мы немцев не победим, а только навлечём подозрение на местное население, и кары обрушатся на вовсе не виновных, подозреваемых в саботаже. «Старшого» мой кочегар не знал, всё делалось по длинной цепочке, каждое звено которой отвечало только за свой участок. Одно было ясно, — советская разведка предпочитала извлекать нужные сведения из штаба немецкой армии без лишнего шума.