Федя-инженер пользовался у немцев не только доверием, но и свободой передвижения. Он даже посещал старых русских эмигрантов, проживавших в Тарту, и пропадал ночами без всякого подозрения. Ребята опасались его не потому, что он был плох, а потому, что он был подозрителен из-за своего такого привилегированного положения среди нас.
После того, как ему удалось услышать мою тираду о благах советского строя, мы ни разу не обменялись даже словом. Но однажды, возвращаясь после моей лыжной тренировки, я встретился с ним у дверей барака. «Хочешь бежать?» — спросил он. Стушевавшись, я ответил, что да. «Погоди, тебя «Старшой» ищет», — с нажимом сказал Федя. Дня через два я получил разрешение пойти на чашку чая вместе с ним к его знакомым в Тарту.
Там меня познакомили с молодой женщиной, женой местного пекаря, сыгравшей немалую роль в моей жизни. Для тех, у кого уже нет терпения дожидаться развития событий, скажу коротко, да, она была молода, пекарь был много старше её, а я чуть моложе… И в результате такого стечения обстоятельств мы часто встречались по вечерам в пустых дачах на берегу озера, на льду которого я тренировался к побегу.
Эти встречи носили сперва натянутый характер. Разговоры шли и о войне, и о немцах, и о наших жизнях до войны, чуть ли не со дня рождения, о наших планах. После того, как мы познали друг друга и душой, и телом, для меня совершенно неожиданно прозвучал её вопрос — помню ли я «Старшого»?
— Какого? — сразу насторожившись, спросил я.
— А того, который разговаривал с тобой в землянке, под Сиверской.
Так как этой детали не знал никто, кроме меня, я понял, что это не было ловушкой, и мы стали говорить откровенно. О себе она сказала мало под предлогом, что если я не знаю об её роли в этом деле, то, в случае промаха и отвечать мне за это не придётся.
Наказ «Старшого» был таков: поступить в антипартизанский отряд под командой старого белогвардейца, капитана Феофанова, который действовал неподалёку, и ждать инструкций. Но перед тем мне поручалось достать оттиск печати коменданта хозчасти штаба и передать ей.
Казалось, этот приказ был невозможным для выполнения, но выполнить его удалось даже очень просто. Как раз в то время двое немцев и трое пленных, я в том числе, обклеивали обоями канцелярию хозчасти. Мы работали вечерами, чтобы не мешать работе этих полуслепых, хромающих, заикающихся и даже обезображенных после ранений на передовой солдат Вермахта, которых собрали здесь как бы на отдых и с которыми мы, пленные, вели что-то вроде полуподпольного обмена товаров. Сигареты обменивались на яйца, трубочный табак на кондитерские изделия, которые нам удавалось специально заказать у наших эстонских друзей. Обмен шёл бойко, и к нам эти солдаты и унтера уже привыкли. Мы начинали работу с нашими обоями часа в четыре утра и продолжали её после шести вечера, пропуская, таким образом, нормальные рабочие часы. Сговорившись за день о доставке заказа, мы просто оставляли пакетик на том или ином столе, а вечером подбирали пачку сигарет, баночку табака или коробку сигар с того же стола. Никто никого не обманывал. Таким образом, мне удалось с первого раза подобрать подходящее письмо с печатью и безо всякого подозрения доставить его моей соучастнице.