Когда в тот же вечер мы вернулись в Кенвуд, я почти валился с ног от усталости. В отличие от Джона, которому ничего не стоило не сомкнуть глаз несколько ночей подряд, мне время от времени необходимо было поспать. Мы ненадолго улеглись покурить «травку» и тут, часов около десяти, Джон вдруг сказал: «Я бы не прочь побыть сегодня с женщиной. Ты не возражаешь, если я приглашу сюда кого-нибудь?»
«Нисколько, — ответил я, — я все равно скоро отрублюсь. Меня не хватит на вторую ночь.»
«Тогда я, наверное, позвоню Йоко.»
«Так она тебе нравится?»
«По правде говоря, я и сам не знаю, — сказал он. — Но ЧТО-ТО у меня к ней есть. Мне бы хотелось узнать ее немного получше… и сейчас как раз подходящее время, — размышлял он вслух, — жены дома нет и все такое…»
Через несколько минут Джон уже разговаривал с Йоко, отвергая ее возражения о приезде в Уэйбридж в такое позднее время с ее лондонской квартиры.
«Возьми такси, — сказал он, — когда оно приедет, я заплачу.»
Когда к дому Джона часом позже подъехало такси, он попросил меня «немного одолжить». (БИТЛЗ, как и королева Англии, не носили с собой наличных денег.)
«Я, право, и не знаю, найдется ли у меня», — ответил я с подколкой.
«Давай, давай, Пит, — сказал он с нервным смешком, — кончай п…ёж, быстро раскошеливайся!»
Хихикая от успеха шутки, я протянул ему деньги, и он занялся «ответственным делом»: встретил Йоко и расплатился с водителем.
После обычного обмена любезностями мы втроем перешли в просторную и редко посещаемую гостиную. Как и при нашей первой встрече в «Эппл», Йоко казалась очень стеснительной и неуверенной в себе и говорила еле слышным голосом. Джон чувствовал себя не менее неловко, и поэтому я сидел рядом дабы оказать ему моральную поддержку. Примерно через полчаса натянутого и принужденного разговора я, наконец, попрощался и ушел спать.
Проснулся я необычно рано, около восьми часов. Когда я спустился на кухню позавтракать, то в маленькой комнатке возле кухни вдруг заметил Джона. Он сидел за столом в коричневом халате в стиле кимоно, в котором часто ходил дома, и с жадностью заглатывал вареные яйца, запивая их горячим чаем.
«Здорово, Джон, — весело сказал я. — Ты что это сегодня так рано?»
«А я и не ложился.»
«Ни х…я себе! Ты еще одну ночь не спал?!»
«Да, я всю ночь был с Йоко.»
«Ну и как, вы хорошо провели время?» — сказал я с намекающей ухмылкой.
Но выражение его лица оставалось совершенно серьезным, и он ответил тихо и почти благоговейно: «Да, Пит. Это было удивительно».
(Чтобы нарушить молчание, Джон предложил Йоко два своих любимых занятия: ЛСД и «баловство с пленками». После того, как они добавили несколько штрихов к «Революции № 9», Йоко предложила сделать что-нибудь «своё». По мере того, как Джон с возрастающей непринужденностью крутил разные ручки, ее неуверенность пропала, и она разразилась своими фирменными визгами, пронзительными криками и прочими экффектами «раскованного вокала». Именно тут Джон и понял, что «еще кто-то так же шизанут, как и я», и что Йоко, по сути, была «я — в мешке!» На рассвете под щебетанье птиц за открытыми окнами, создававших Йоко контрапункты, они закончили свою первую композицию «неоконченной музыки», которую назвали «Два девственника». Затем Джон и Йоко впервые занялись любовью.)