— Я знаю, что такие, как вы, не терпят критики. Так надо же хоть кому-то высказать ее.
— И этим человеком решила стать ты?
— Просто я хочу показать, что не боюсь вас.
— А если я попрошу тебя покинуть мой дом?
— Уложу свои вещи и уеду.
— Куда?
— Не все ли равно? Это лучше, чем оставаться там, где ты никому не нужна.
Он не спускал с меня своих синих глаз.
— И ты считаешь, что никому не нужна здесь?
— Я в этом не уверена.
— Ну-ка скажи мне правду.
— Вы дали слово, моему отцу, а поскольку вы человек, который держит слово, если…
— Так, так, продолжай.
— Если это не причиняет вам каких-то неудобств.
— Поверь мне, Нора, твое присутствие в доме не приносит ни малейших неудобств. Иначе ты бы для меня просто не существовала. Ты была откровенна со мной, и я буду столь же откровенен: ничего не имею против увеличения моей семьи. Я хотел сыновей, однако, и дочери тоже хороши, иногда даже полезны.
— Так, значит, от меня есть польза?
— Не могу сказать, что я недоволен своей большой семьей. Ладно, давай играть. Не забывай, что тебе еще нужно отыграть шахматы.
Мы начали. Я чувствовала, что его интерес ко мне растет, и ликовала в душе.
Стирлинг был прав. Нельзя было жить с ним под одной крышей и оставаться к нему равнодушной.
Стояла жара. По утрам я помогала на кухне или работала в саду, а днем старалась найти местечко попрохладнее: лежала под акацией и читала, хотя настоящей напастью были мухи. Еще лучше было сидеть с делаидой в ее комнате, шить или читать вслух Ей нравились Джейн Остин и сестры Бронте. Она так же, как и ее отец, проявляла страстный интерес ко всему английскому. Она сидела очень тихо, сложив руки на коленях, но мне казалось, что ей хочется побыть со мной наедине и поговорить о том, что случилось когда-то в местечке Розелла Крик.
Так проходило то лето. Но скоро должны были наступить холода, и Аделаида предложила съездить в Мельбурн, чтобы купить кое-какие вещи. Их, конечно, могли доставить на дом, но Аделаиде очень нравилось самой выбирать все, что нужно. Теперь, когда я освоилась в здешних местах и стала неплохой наездницей, мы могли бы отправиться верхом и даже разбить лагерь в пути.
По вечерам я нередко играла с Линксом в шахматы. Ему неизменно доставляло садистское удовольствие наблюдать, как ужасно мне хотелось его обыграть. У меня уже стало какой-то навязчивой идеей постоянно доказывать Линксу, что я его не боюсь, хотя мои чрезмерные усилия скорее доказывали совершенно обратное.
Тем не менее, те вечера в библиотеке, под лампой из розового кварца, отбрасывающей мягкий свет на шахматные фигуры, уже стали частью моей жизни. Мне нравилось сидеть напротив Линкса, наблюдать за этими длинными артистичными пальцами. Я начинала безумно волноваться, когда замечала, что еще несколько ходов — и я объявлю ему шах. Но у него всегда был наготове какой-нибудь сокрушительный ответный ход, который вынуждал меня переходить от атаки к обороне. Я поднимала голову и встречалась с его завораживающим взглядом. Глаза Линкса, полные веселья, блестели от удовольствия.