И разве болезнь тетушки Этель не стала своеобразным шедевром, произведением искусства? Разве не следовало ей, подобно тому немецкому ювелиру, быть готовой к поражению? Есть словосочетание «руины эпохи».
Поедем в Рим, к его гробницам…
Наверное, вы помните у Шелли:
Отправься в Рим, где некогда был рай,
А ныне лишь разверстые могилы,
Пески пустыни, где гуляет ветер…
Следует помнить, что и шедевры искусства не вечны. Что красота зыбка и недолговечна. Разве тот блаженный немецкий ювелир не просыпался каждое утро в счастье и радости? Чего же еще мог он требовать от судьбы? Нельзя одновременно вкушать счастье и не сомневаться, что прав перед Господом, в преддверии вечной жизни. Остается надеяться, что счастье твое и есть правота перед Господом.
В этом я с ним соглашался и поддакивал ему, кивая с умным видом. Теперь я был о нем лучшего мнения, он вырос в моих глазах. Нет, все-таки в нем что-то есть - внутреннее благородство, таинственные положительные свойства.
Но все это в такой странной, непонятной мешанине!
А между тем шлюпку нашу то лениво несло по зеркальной водной стихии, то швыряло и раскачивало на волнах.
И я вспоминал тогда, сколько раз, думая, что прав, катастрофически ошибался.
Ошибался.
И вновь ошибался.
И опять.
И опять.
И как долго продлится это мое теперешнее ощущение правоты?
Вот в нашей со Стеллой любви я был уверен твердо.
Но опять-таки какое значение может иметь, прав я или прав, если нам суждено погибнуть?
Крутые гребни синих океанских валов. Рыбы и морские чудища, живущие своей непонятной жизнью в бездонной глубине. И тела наших утонувших товарищей где-то рядом - возможно, под нами, колеблемые течением.
О своей тетке Этель он говорил вдохновенно, как художник, с величавой напыщенностью. А ведь совсем недавно, оцепенелый от страха, впал в полное ничтожество. Теперь же - только взгляните: владеет словом и мыслью, говорит жарко и увлеченно, и все в нем дышит прочностью и уверенностью.
- Как же вышло, что такой образованный человек, как вы, стал корабельным плотником? - задал я вопрос, давно меня мучивший. _
Выяснилось, что вообще-то он биолог или биохимик, или психобиофизик - последнее импонировало ему более других. Его выгнали из шести университетов за странные идеи, отказав в рассмотрении результатов его экспериментов. С таким научным багажом глупо было бы идти в пехоту. Он записался в моряки, и это его пятый выход в море. В плавании он продолжает свою научную работу.
Почему судьба вечно сталкивает меня с теоретиками?
Он просветил меня и насчет последних своих изысканий, начав с краткого жизнеописания.