— Если ты хочешь, чтобы я немного подождал, прежде чем я покажу тебе, как люблю тебя, прежде чем сделаю тебя совсем и абсолютно моей, я подожду, потому что я положил к твоим ногам мое сердце и мою жизнь и во всем тебе покорен. Но будет очень трудно удержаться и не открыть тебе, как глубока, сильна и страстна моя любовь к тебе.
Умолкнув, он сделал движение приподняться, и Хионе показалось, что он уходит, оставляет ее и ее ждет одиночество.
Она обвила его шею руками.
— Дело не в том, сколько времени мы знаем друг друга, Миклош, — сказала она, — а в том, что в
тот самый миг, когда ты встал возле меня в темноте, я почувствовала, как твои флюиды устремляются ко мне, а мои — к тебе. И тогда вдруг поняла, что не только могу доверять тебе… но что каким-то непонятным образом я принадлежу тебе, как принадлежу теперь. Я люблю тебя… я люблю тебя! Пожалуйста, останься… со мной и… расскажи мне о твоей… любви.
Когда она умолкла, в Миклоше будто что-то сломалось.
Он с каким-то исступлением схватил ее в объятия и с сокрушающей силой прижал к себе.
И осыпал дикими, страстными, требовательными поцелуями, которые, казалось, не только вынимали сердце у нее из груди, но и ее душу, самую ее жизнь и отдавали их в полную его власть.
И все-таки она не испытывала никакого страха.
Она чувствовала пылающий в нем огонь, что-то в ней устремилось навстречу этому огню, и пламя вихрем унесло их в небеса.
Мысли исчезли, она могла только чувствовать и любить.
Через очень долгое время, когда свечи уже догорали, Миклош сказал голосом, полным чувства:
— Сокровище мое, радость моя, моя обворожительная женушка, ты все еще любишь меня?
Хиона засмеялась. Таким счастливым смехом!
— Как ты можешь задавать такие глупые вопросы? Ах, Миклош… я никак не представляла, что… любовь так чудесна… так совершенна.
Он привлек ее к себе, а она продолжала:
— Я… я не… разочаровала тебя… не сделала чего-то не так?
— Ну как ты могла придумать подобную нелепость, моя радость? — сказал он. — Я никогда, и это святая правда, никогда не был так счастлив. И как ты, не представлял себе, что любовь может быть столь совершенна, настолько полно и бесконечно превыше всего.
Хиона чуть вздохнула.
— Теперь я поняла все, что читала о любви. Музыку, которая ее выражает, картины, воплощающие ее в красках.
Она откинула голову, взглянула на своего мужа и продолжала:
— Если ты… когда-нибудь… перестанешь… любить меня… я знаю… что не захочу… дольше жить.
— Этого ты можешь не опасаться, — ответил Миклош. — Любимая, я думаю, мы были созданы друг для друга с начала времен, и судьба век из века вела нас к этой встрече, и вот после сотен жизней, в течение которых мы стремились поступать правильно, теперь нам дарована возможность помогать другим людям и принести этой стране счастье, которое станет источником вдохновения и сил для всех в ней живущих.