Он говорил очень серьезно, и Хиона спросила:
— Ты… правда… веришь… в это?
— Я верю, что вместе мы сумеем это осуществить. Наша любовь будет пробуждать любовь в других людях, и особенно в тех, кто предан нам.
Хиона вскрикнула:
— Ах, Миклош, какая чудесная мысль! Я хочу только любить тебя и любить тебя, и раз ты меня любишь… все будет так легко!
Он сказал с улыбкой:
— Мы ведь люди, и трудностей не избежать. Но, любимая, раз мы уже преодолели столько препятствий, то и в будущем будем их преодолевать.
— Да, непременно.
Потом она сказала совсем другим тоном:
— Ты обещал, что в этот вечер мы будем думать только о нас с тобой, и я хочу быть эгоисткой и только повторять: «Я люблю тебя!» Миклош, пожалуйста, люби меня!
— Это очень легко, — ответил он. — Ведь я уже так тебя люблю, что весь мой мир заполнен одной тобой. Сейчас я просто не верю, что есть королевство, которым я должен управлять.
Он поглядел на нее в меркнущем сиянии догорающих свечей.
— Я хочу лишь одного, моя радость: любить тебя, пока ты не полюбишь меня в тысячу раз сильнее — почти так же сильно, как я люблю тебя.
— Это… невозможно! — Хиона улыбнулась.
— Нет, так и будет. Я легко это докажу.
При этих словах Миклош поцеловал сначала ее тонкие крылатые брови, потом ее глаза и прямой греческий носик. А затем, хотя она приоткрыла в ожидании губы, он нагнул голову ниже и поцеловал ее нежную шейку.
В ней возникло странное, неведомое ей прежде чувство, и она чуть шевельнулась под ним, и тут, словно он не мог им помешать, его губы прижались к ее губам.
И он поцеловал ее со страстью, еще более бурной, чем прежде, и она ощутила, как его сердце бьется рядом с ее сердцем.
Она поняла, как прав он был, когда сказал: любовь неотразима и не подчиняется никакой власти.
И в ней запылал ответный огонь.
Они сгорали в любовном пламени, и Хиона поняла, что это была любовь, которую они искали всю вечность, и она будет длиться вечно в бесконечной вселенной.