После чая мы смотрели пленку, отснятую первым помощником в прошлую навигацию. Там были караваны во льдах, птичьи базары, Антверпен, собор, фламинго в зоопарке, улицы норвежского городка в сочельник, прохожие с елками. И опять — льды, суда, наша «Мста».
В три часа около плавучего маяка «Архангельск» мы взяли на борт лоцмана. Он легко влез по штормтрапу, невысокий плотный старикан в синем плаще и капитанской фуражке.
— С прибытием!
Лоцман держался с восхитительным достоинством, сдержанность и спокойная сила этого седого человека сразу бросались в глаза. Говорил он не спеша, мягким ровным голосом. Широкое его лицо оставалось неподвижным, только под выгоревшими рыжеватыми бровями весело блестели ярко-синие, совсем не старческие глаза.
Первым судном, попавшим нам навстречу, был маленький аккуратный «швед» с грузом архангельских досок.
Стояла теплая ночь, в легком сумраке реял слабый ветерок, а вниз по Двине бежал чистенький шведский пароходик с огнями немочно-бледными и почти ненужными в свете разгорающегося утра. Он бежал бесшумно и казался бесплотным — скользил, удалялся, таял, словно летучий сон...
Покачивались на воде фарватерные буи, где-то скулила землечерпалка, тянулись причалы, суда под погрузкой, штабели досок. Было тепло, пахло свежераспиленным лесом, с берега летели голоса людей.
Был Архангельск — первый город, открывшийся мне с палубы корабля.
Пятна нефти на воде, сваи причалов в ядовито-зеленой пене, шлепки волн, черные буксиры, лихтеры и запах леса над ними, частая паутина проводов, антенн, мачт, грузовых стрел, грохот лебедок, свист пара, черные провалы трюмов, вытянутые шеи долговязых портовых кранов, а за ними гора угля, склады, пирамиды бочек, ящиков, тюков, гудки маневровых паровозов на подъездных путях. Это — Бакарица, погрузочный район порта Архангельск.
— Майна, майна помалу... Стоп!
— Пять! — орет трюмный.
Мы грузим уголь, листовое железо, кирпич, кабель, гвозди, строительный войлок, приборы, баллоны с водородом, огромные оплетенные бутыли — кислоту для зарядки аккумуляторов, дизельное топливо, муку, вино, соки, «лук стандартный сушеный», печенье «Мария», картофель и множество больших и малых ящиков с надписью «Морем для Арктики».
— Сколько? — кричу я в трюм. — Восемь, — отвечает трюмный.
Я снова пересчитываю бочки и ящики, заношу вес и количество мест в тальманский лист, расписываюсь в погрузочных ордерах. Мне весело, но я стараюсь не выказывать своих чувств. Что-то мешает мне отдаться радости, какой-то горький опыт. Ведь как бывает? Ждешь, надеешься и, наконец, получаешь. Пригляделся — все другое. Не то чтобы хуже, просто иное, не твое... Такой опыт. Мы почти всегда идем на риск, пытаясь собственными глазами увидеть то, о чем некогда мечтали.