Машина сбавляет ход: на дороге отара. Пыль столбом, блеяние овец, крики пастухов. Свирепые псы с лаем бросаются за нами, когда машина трогается.
Время и ветры сделали свое дело — курганы почти сровнялись с землей. Сначала они казались нам беспорядочным скоплением замшелых камней, но теперь по рисунку выкладки мы научились находить могильные ограды.
Андрей с Борисом расшвыряли камни и взялись за лопаты, а мы с Олегом все еще ползаем на коленях, зачищаем выкладку. Нам не терпится копать.
— Энтузиазм новичков, — бросает лаборант Алина. — Посмотрите, какая интересная выкладка! — Они с художницей снимают план кургана. — Не спешите. После обеда уберем камни, сделаем горизонтальную зачистку... Вот выйдем на могилу, тогда и прирежемся.
«Выйдем на могилу», «прирежемся» — нам это уже не кажется тарабарщиной.
— У нас пустая могила, — говорит Андрей. — Видать, первыми археологами были грабители. Мы уже начали второй курган. А вы все японские садики устраиваете, копуши?
Действительно, группа камней на песке напоминает «сухой» дзэнский сад. В нынешнем рисунке «сада» угадывается нарушенный временем порядок, какой-то загадочный канон.
— Вы роете как вульгарные кладоискатели, — роняет Олег.
— А ты прикидываешься любителем археологии.
— У нас все по науке. Видите, какая интересная выкладка!
Алина при этих словах улыбается.
Дорога в лагерь.
Пыль, те же жаворонки, те же лисы.
Гремит под колесами дощатый настил моста через Чашму. Нас встречает Гек. Высунув язык, он бежит за машиной.
Купание. Ужин.
Незаметно наступает вечер. Небо играет, его краски прозрачны, слабы, летучи. Это тот переходный час, который отделяет день от вечера и, как утверждает Борис, имеет в некоторых языках специальное название. Воздух прозрачный. Кажется, стены Аруктау придвинулись к самой границе лагеря. Как быстро здесь меняется освещение! Солнце скатилось за вершины гор, и теперь, густо-синие, почти черные, плоские, как декорации, они четко вырезаны на фоне неба.
Над темнеющей землей повисает стрекот цикад. Может быть, это результат усиленного чтения фантастики, но когда я слышу их, мне представляется таинственная цивилизация крохотных металлических созданий.
— Странно, — произнес Борис — Пустыня, горы, цикады... Все впервые. И — ничего! Никаких эмоций. В нас, вероятно, есть какой-то сильный внутренний фон, который подавляет внешние картины.
— Да, — подхватывает Андрей, — я тоже об этом подумал. Что-то есть. Какое-то изначальное чувство горожанина или опыт, который не позволяет нам искренне радоваться, всерьез воспринимать эти красоты.