- Капельмейстер, сюда!
Вскочил "капельмейстер", дряхлый, тщедушный, с белыми пейсами, мелкой трусцой прошаркал к столику, стал перед ним, прижав к плечу скрипку, приготовился играть. Ленивой, развалистой походкой подошли остальные два скрипача.
- Слушаем вас, паны, - сказал старик. - Цыганочку?
Богушевич положил руку на плечо Потапенко, сжал, чтобы тот сел и ничего не заказывал. Да где там, Потапенко уже закусил удила, не удержишь, не уговоришь.
- Цыганочку! - крикнул он.
- Глаша, сюда! - позвал цыганку старик.
Глаша подошла так же неторопливо и лениво, как цыгане-скрипачи, изгибая стан и гордо выставив грудь. На ее губах играла завлекательная улыбка, красная с множеством оборок юбка колыхалась, обтекая крутые бедра. Старый "капельмейстер" поднял смычок, кивнул цыганам, и те дружно приставили к плечу скрипки. Глаша протянула к Потапенко руку ладонью вверх, пошевелила пальцами. Потапенко полез в карман, вытащил из кошелька червонец, поднял его над головой напоказ всему залу, затем хлопнул своей ладонью с червонцем по Глашиной руке.
- Глаша, цыганочку с песней!
Заиграли скрипки, ударила кулаком в бубен Глаша, пошла, пошла, пристукивая каблучками, затрясла грудями, монистами, взметнула подолом, оголяя смуглые без чулок ноги. Угольные волосы волнами вздымались с плеч, невесомо плыли в воздухе. Все быстрей и быстрей играли скрипачи, все чаще отбивала каблуками Глаша, вскрикивая что-то по-цыгански... Не выдержал Потапенко, вышел из-за стола, тоже начал молотить ногами, подскакивать, хоть и не в лад, но быстро задохнулся, вспотел, остановился и лишь покачивался, стоя на месте, - этакий пузанчик, располневший не по годам, да шевелил поднятыми над головой руками.
- Хватит, - сказал ему Богушевич. А Соколовский бесцеремонно ухватил его за полу пиджака и усадил на стул.
- П-пардон... Прошу про-щения, - начал извиняться Потапенко, понимаю, что неприлично. Мужик я, сам знаю, гувернантками не учен. Батька кнутом учил...
- Мужик не транжирил бы так деньги, червонцами не раскидывался бы.
А скрипачи играли, Глаша плясала, хоть и не во всю силу, берегла себя - вечер еще только начался, плясать придется еще не раз. Соколовский, подперев руками подбородок, с усмешкой смотрел на "капельмейстера", который, казалось, слился со своей скрипкой, был не хозяином ее, а частью, придатком. Низенький, горбатенький, как гномик, он еще больше ссутулился, играя, и притопывал в такт своей игре почти детской ногой.
Разомлевший от пьяного довольства, Потапенко развалился на стуле, отодвинув его от стола; раскрасневшееся лицо лоснилось и сияло от счастья не для кого-нибудь, для него играют скрипачи и пляшет эта пригожая цыганка.