— Это неверно, — мы обернулись на голос и увидели Мокрушина. — Мне сказали, что лейтенант Простин сядет с другой четверкой.
Мокрушин щелкнул каблуками кирзовых до блеска начищенных сапог и вытянулся:
— Здравия желаю, товарищ лейтенант!
— Здравствуй, здравствуй! — Я впервые видел этого неказистого узкоплечего сержанта таким подтянутым и бравым. Новенький синий комбинезон его был тщательно отглажен и не болтался на тонкой длинной шее хомутом. Чубчик аккуратно подобран под пилотку. Темные глубоко посаженные глаза блестели особенно вдохновенно.
Мы поздоровались за руку.
— Ну как машинки? Надеюсь, понравились? — у Лермана вдруг стал такой важный вид, словно он принимал участие в конструировании этих машин.
— Об этом уже много сказано, — ответил Мокрушин серьезно. — Меня поразила чистота. Ведь на наших «илах» каждый день нужно было счищать копоть с боков и масло с пуза, а эти словно зеркала. В белых перчатках можно работать. Когда мы заглянули в лючки двигателя, то подумали, что перед нами кто-то успел его уже промыть.
— Там тоже зеркала? — многозначительно улыбнулся Лерман, довольный оценкой самолета Мокрушиным.
— Этим в первую очередь надо мне восторгаться, — услышали мы еще один голос. К нам подходил ефрейтор Брякин. Он широко размахивал руками и улыбался, поблескивая золотым зубом. — Все-таки мыть-то самолет чаще приходилось несчастному бедному мотористу.
— Брякин! — я совсем забыл о своем мотористе в этой суматохе. — Ну вот, теперь собрался весь старый экипаж.
На рукаве у ефрейтора была красная повязка дежурного по стоянке, а через плечо висела деревянная, выкрашенная красной краской планшетка.
Брякин, не заботясь о субординации, подал мне руку:
— Здравствуйте, товарищ командир!
Я задержал его руку в своей, увидев на тыльной стороне ладони новую наколку — летящий реактивный самолет.
— Уже успел! Эх, Брякин, Брякин! А я думал, что ты больше не станешь заниматься глупостями.
— Не стерпел, товарищ командир. — Он шмыгнул остреньким вздернутым носом и отвел в сторону свои рыжие плутоватые глаза. — Это на память об авиации. Пусть знают на «гражданке», на каких самолетах пришлось поработать.
Мы невольно улыбнулись.
— Я ему уже высказал свое мнение по этому поводу, — нахмурился Лерман. — И могу снова высказать.
— Лучше не надо, — Брякин приложил руку к груди и поклонился Лерману, — сейчас я при исполнении служебных обязанностей. Буду расстраиваться.
— Тебе все кривлянья да шуточки, — не унимался Лерман. Он терпеть не мог, когда с его мнением кто-нибудь не считался.
Я смотрел на своих бывших членов экипажа и думал о том, как дальше сложится служба, будем ли мы снова вместе.