Рядом с моей машиной поставили самолет Кобадзе. Выбравшись из кабины, он, как обычно, не снимая подшлемника, обошел вокруг самолета, сделал несколько физических упражнений.
Столпившиеся тут же летчики из числа вновь прибывших недоуменно переглядывались, толкали друг дружку в бока.
— Что, проверяешь, не отломилось ли чего? — спросил остроносый, с круглыми, как у птицы, глазами.
«Ну теперь держись!» — мысленно обратился я к остряку, осмелившемуся смеяться прямо в лицо прославленному летчику, уже летавшему тогда, когда этот желторотик под стол и пешком не ходил. Наш штурман хотя и был необыкновенно тактичным человеком, но не лез за словом в карман и умел указать сверчку на свой шесток.
— Да, укачало малость, — неожиданно признался Кобадзе. — Но, кажется, все на месте, и ничего не отломилось.
Признание обескуражило молодого пилота. Он увидел в этом силу и понял, вероятно, что перед ним стоит большой заслуженный летчик.
— Это я так, пошутил. — Он захлопал глазами, натянуто улыбнулся.
— А я вполне серьезно. Всю жизнь говорил на «о», а теперь вынужден акать. Трудно привыкнуть, — капитан достал трубку и стал набивать табаком от папиросы. Сразу несколько человек полезли за спичками.
У них завязался серьезный разговор. Я вдруг вспомнил свою встречу с Кобадзе в первый день по приезде из училища. Тогда мы тоже хотели казаться бывалыми и говорили с пренебрежением о самолетах, на которых должны были летать. А на самом деле мы просто хотели скрыть свою неуверенность. Так, наверно, и они. Иначе бы не смотрели сейчас на капитана с открытыми ртами.
Самолет Кобадзе тоже облепили техники, но среди них я не увидел старшины сверхсрочной службы Герасимова, бессменного механика всех самолетов, на которых летал Кобадзе. Лерман словно догадался, о чем я подумал, и стал рассказывать, что многие старые, опытные механики, в числе которых был и старшина Герасимов, уехали на курсы усовершенствования. После окончания им будет присвоено офицерское звание.
— Наш Мокрушин не уехал, случайно?
— Нет пока.
— А что же я его не вижу сегодня?
— На командирской машине. Пожалуй, никто так вас не ждал, как он. Можно сказать, дневал и ночевал на аэродроме. По десять раз в день звонил на командный пункт, узнавал, когда прилетите.
— Он всегда с интересом относился к реактивной технике, — сказал я.
— А сейчас он просто на ней помешался, — продолжал Лерман. — Не многие из наших старых специалистов знают лучше его конструкцию реактивного самолета. Если во время самоподготовки возникает неясный вопрос, обращаемся к Мокрушину. Перед вашим прилетом у нас собрание комсомольское проходило с повесткой «Достойно встретим посланцев полка!» Мы решили доверить лучшим из лучших прием на аэродроме первого реактивного самолета. В число их попал и Мокрушин. Теперь его до вечера от машины за уши не оттащишь.