— Ошпарился? Ничего, ничего… Ты послюнь и солью посыпь. Оно и отойдет, не так печь будет…
Сашук посыпает, соль грубой коркой присыхает на ожоге, и через некоторое время и в самом деле становится легче.
Тем временем к причалу подходят лодки. Сашук бежит туда и, забыв об ожоге, обо всех неприятностях, горделиво кричит:
— Папа, дяденька Иван Данилыч! А я кондер сварил! Сам, один!
— А мать чего ж?
— Так она хворая! — радостно сообщает Сашук. — Вот я и варил…
Иван Данилович и отец переглядываются, отец вспрыгивает на причал и быстро идет к бараку. А Сашук обижается — никто не радуется и не удивляется тому, что он сам, один сварил кондер.
Рыбы мало, ее быстро разгружают, транспортер уносит ее в цех, и рыбаки идут домой. Надутый, обиженный Сашук бежит следом за бригадиром. Тот прежде всего идет в боковушку к матери. Та с трудом поворачивает к нему голову.
— Вы уж не серчайте, Иван Данилыч, не смогла я, совсем заслабла…
— Ничего, с голоду не помрем. Поправляйся давай, — говорит Иван Данилович, кивает отцу Сашука, и они выходят во двор. — Табак дело, Федор, надо Настю к доктору.
— Где ж его взять?
— В Николаевке нету. Там даже фельдшера нет. Только в Тузлах. Туда и везти.
— А на чем?
— Да не будь ты тютей! — сердится Иван Данилович. — Где, на чем да как… Иди в Николаевку — в сельсовет, в колхоз, — добывай транспорт. Там ведь люди, помогут. Нельзя, чтобы не помогли. Добивайся, требуй!
Отец, ни слова не говоря, поворачивается и быстро шагает со двора.
— Ну, кухарь, показывай, чего наварил.
Сашук стаскивает тяжелую деревянную крышку с котла. Иван Данилович заглядывает.
— И все сам? — Сашук быстро и часто кивает головой. — Знатный кондер!.. Кажись, малость подгорел. Ну, не беда — смачней будет… Молодец парень!
Сашук расплывается. Если уж сам Иван Данилыч говорит… Рыбаки садятся за стол, начинают есть, и Сашук ждет, что сейчас и все, как Иван Данилыч, будут говорить, какой замечательный кондер он сварил, и хвалить его, Сашука, но вместо этого слышит, как Игнат бурчит:
— Какой же то кондер, то ж каша, ее хочь колуном рубай.
— Заглотаешь и такую, — отзывается Жорка. — Щи да каша — пища наша! Верно, Боцман?
— Это тебе все одно, что дерево, что бревно… Дам табуретку — и ту сжуешь… А человеку после работы еда нужна.
— Не нравится? — спрашивает Иван Данилович, и голос его не сулит ничего хорошего, — Скажи малому спасибо и за такую еду, а то сидели бы на одном хлебе.
Каша в самом деле очень крутая, с трудом проходит в глотку, горчит, но из всех каш, какие он ел, кажется Сашуку самой вкусной. А Иван Данилович… Иван Данилович, конечно же, самый справедливый и самый авторитетный из всех людей, каких он знает.