— Видишь ли, как бы тебе получше объяснить… в школе я учился не очень хорошо, признаю — мне было неинтересно узнавать то, что не интересно. Это относилось и к литературе — получив весной учебник, я сразу же, за лето, прочитывал все любопытное мне, а это было почти все, и потом, на уроках, я уже не мог заставить себя читать снова.
— Не один ты такой, страдалец, — разумно отозвался звенящий ключами Навигатор.
— И вот, лет уже, наверное, в тридцать пять, я купил книгу, "В круге первом", — продолжил Сказочник, — Солженицына. Такой черный том из серии "Нобелевские лауреаты", и заплатил, кажется, рублей десять за нее. Но сразу прочитать не смог. У меня есть один недостаток, а может и достоинство — я не могу читать книги, которые "не идут". Вот не идут, и все! Наверное, это качество помогает мне сохранить в голове звенящую пустоту? И это не давление и не плохая погода. Я тебе кажется, уже говорил, что мне нравятся люди со скрытой недостаточностью мозгов и не нравятся с явным их переизбытком? Особенно женщины. Стукнешь такой пальцем по лбу, а там — "бууммм", звенящая пустота. Это — священная пустота, приятель, это — внутренний вакуум, отражение Космоса. Такие женщины прекрасны, они похожи на летающих крокодилов, которые "нызэнько, но мабудь лэтають". И это не смотря на гвозди-каблуки, которыми они обычно прибивают себя к земле. Я знал таких женщин, я влюблялся в них.
— Не верю! — пошутил Навигатор, все еще возясь с замком, запирая свои, любимые железные ворота.
— Мысль в переполненной мозгами и полезными извилинами тесной черепной коробке всегда искривлена, а подчас убога, похожа на Волка из "Ну погоди", побывавшего в канализационных трубах. Помнишь мультик? А вот когда за лбом нет мозга — случается же такое счастье, когда там космический вакуум или его отражение, то мысль, с трудом выбравшись из плотных извилин, она или падает и скатывается в нос или в глотку, и превращается там сам знаешь во что, или летит в пустоте, что уже чудо, распрямляясь и не сталкиваясь с соседками. Десять сантиметров, не меньше — как в вакууме атом. Это называется свободой, или, если хочешь — свободомыслием.
— Книги…
— Так вот, признаюсь, я не смог прочитать ее сразу. Наверное, мощный и плотный солженицынский ум не смог соотнестись с моей священной пустотой? Не зазвенело. Но позже, где-то через годик, я загремел в больницу, с язвой. Кровотечение, и все такое прочее… пришлось отлежать три недели, от звонка до звонка. И вот тогда-то я взял с собой именно эту книгу. Интуитивно я понял, что о тюрьме нужно читать в тюрьме, то есть о несвободе в несвободе. И я читал ее понемногу, от точки к точке, все эти три недели. По стилю я вспомнил, что в детстве уже читал его повесть в каком-то журнале, и называлась она "Один день Ивана Денисовича", и что она понравилась мне тогда. Я искренне переживал за этого человека, зримо представляя себе холод и снег, лагерную, внешнюю стылую опасность и жар внутренней борьбы на шмоне. Я был на его стороне. Потом я вышел из больницы, купил "альмагель" и неизвестные до этого таблетки, но читать Солженицына я больше не хотел.