И вот однажды, на его юбилей, я услышал другой его рассказ. По радио, читал Филиппенко, и у него хорошо получалось. "Случай на станции Кочетовка". Слушая, я снова, как когда-то в детстве, без труда представил себе все, видел все своими глазами, и переживал, чувствуя, что на этот раз добром не кончится. Наверное, поэтому, уважая Солженицына, я не очень люблю его читать.
А "В круге первом" я зацепился за одну фразу, вероятно не очень для автора важную, хотя, возможно, и неслучайную, где он, описывая судьбы жен репрессированных, вдруг выдает: "Подруги викингов, голубоглазые Изольды с алмазными душами". Эта фраза, сверкнув, разрывала мрачный текст, и я несколько раз возвращался к ней, пока не запомнил, выучил наизусть.
И здесь, в рассказе, хорошо читаемом Филиппенко, я выхватил новую, блеснувшую как луч и схожую с первой фразу: "Умный уют… Он никогда не бывал в таких семьях, но представлял или подозревал о них, по фильмам, книгам…"
Алмазные души голубоглазых Изольд и умный уют отправленного на расстрел Сатира, или Лира, два этих света, неискривленных тучами луча сложились в моей священной пустоте — наверное, я тот дежурный помощник коменданта, тот добрый, но бдительный малый, я очень похож на него. Однажды, случайно и почти мгновенно, я видел этот умный и, как мне тогда показалось, добрый уют, и в нем живущую сероглазую Изольду. Я споткнулся, я замедлил свой привычный, ровный шаг, остановился. Но я сказочник, не викинг, и в этом все дело, я видел рай и знаю где он, был тогда или есть сейчас, и именно поэтому я пишу такие книги. Понимаешь, Навигатор? Я знаю точно, что видел рай, и это неизлечимо.
— Да, — справившись с замком и с привычной важностью пряча ключи в удобный чехольчик, кивнул Навигатор, при этом взглянув Сказочнику в глаза, — вот разошьюсь с делами, будет время — обязательно почитаю.
Будто грохнул где-то рядом короткий взрыв, будто где-то близко воздух разорвала сверхзвуковая скорость — значительность произнесенного, пузырем разлетаясь и превращаясь из малого в огромное, припечатав Сказочника к железной стене, заполнила сминающей собою весь город, планету, пространство.
Нет сил вдохнуть, оболочка пузыря прозрачна, но прочна, она вдавила Сказочника в стену. Есть только выдох, последний, но он бесполезен, а там, за оболочкой, друг, желающий добра, и имя ему — Навигатор.
"Писчик! Пищик номер девять!" — родилась перед последним выдохом мысль и неслышная фраза. Дунуть, пискнуть, и обозначить, что пока еще жив, что есть еще надежда и сомненье. Но услышит ли писк друг по имени Навигатор? А, услышав, поймет ли его?