Сон второй: будто смотрю на экран, но это не экран — прозрачность воздуха ясна и ощутима. Горы, зеленые склоны, а зелень склонов состоит из вытянувшихся снизу вверх огромных елей, и целое поле снежных вершин. Синее небо, и высота гор прибавляет ему жесткости, а во весь не явно, но подозреваемый экран — лицо плотного и даже полного человека. Лицо загорелое, но чисто выбритое, потное от долгого подъема, и синий — кажется, это так называется, сюртук.
Я знаю — это Пржевальский, и с ним еще семь-десять бородатых казаков. Синий цвет, красные лампасы, лошади, бороды, тяжелые винтовки — экспедиция, перед ними горы и небо, высоко.
Сон третий: будто горная страна, плато, межгорье, и стройный монгольский правитель в красивых латах и вычурном шлеме. За его спиной дворец, и ярусы замысловатых крыш спорят с затейливостью шлема. Свита, но нет раболепия, а перед ним и перед дворцом — войско уходит в поход. Ряды, они идут мимо правителя и мимо дворца, а кольчуги из золотых пластин обтягивают толстые животы. Шлемы, высокие копья, лоснящиеся щеки, а черные глаза устремлены на правителя — пузатые воины любят и уважают его. Снежные вершины берегут небольшую страну, но войско уходит в поход, тяжелый и долгий, и ясно, что толстяки в кольчугах растеряют свой жир прежде, чем доберутся до врага. Вернуться суждено — не всем.
Такие сны приснились мне когда-то, и, кажется, в одну, не самую тревожную ночь. Просто белый снег в окне смешался с чернотою неба — и получился серый цвет, а сны были цветными. И еще была уверенность в том, что все они, люди или персонажи из разных снов, встретятся в одной важной, им неизвестной, но подозреваемой мною точке. А потом было письмо, а в нем фраза похожая на бомбу, она превратилась в каплю и переполнила чашу этих самых спокойно-сонливых подозрений — и я написал первые строчки.
И вспомнил:
Белая Калитва — неожидаемое, подвижное, увиденное сквозь пыльное вагонное стекло впечатление, летнее и жаркое, по дороге из Волгограда в Джанкой. Волшебное место, город обращенных к нему восхищенных взглядов поездами проезжающих мимо людей, растянувшийся домами и садами вдоль по прихотливо изгибающейся реке, вероятно Калитве, не медленной, но и не быстрой, и издали кажется — с нежной водой. Точка, город, вытянутое пространство предположений и мечты, и главное, что нужно при этом знать — ни в коем случае не бывать там, не выходить из поезда и даже не открывать окна. Видение, удивление, сосредоточение несбыточного и ни на чем необоснованного, умозрительного, похожего на скользящий по воде в прозрачном воздухе взгляд, счастья.