Однако Тони Колстон-Хейтер не осознавал того, что среди охваченной страстью толпы, собиравшейся на его вечеринках, все-таки находились люди, которые хотели этим жить, и разочаровывались, когда узнавали об идеологической пустоте его технологи- чески усовершенствованной погони за удовольствием. Так, например, произошло с участниками саунд-системы DIY. Это была группа диджеев, выросших в пост-панковой и хип-хоп-среде Ноттингема, которые вначале принимали активное участие в рейвах на открытом воздухе, но потом устали от необходимости ночного кружения по сельской местности в поисках вечеринки, за которую каждый из них заплатил по 20 фунтов и которая в конце концов могла и не состояться. Название DIY (Do It Yourself) имело отношение не только к их панк-происхождению, но и к идеалам, которые, по их мнению, должен был проповедовать хаус. На Гластонбери 1990 года они объединились с группой бродяг из Солсбери, которые точно так же разочаровались в состоянии своей собственной сцены и особенно в пьяных затеях «Любителей пива», и вместе они начали устраивать бесплатные вечеринки на широких открытых пространствах Уилтшира и Сомерсета, где бродяги и рейверы вместе праздновали свой медовый месяц на земле Короля Артура.
Саунд-системы разделяли идею бродяг о том, что вечеринки должны быть бесплатными для всех и что взимание платы за вход является не только проявлением материализма, деления на классы и несправедливости, но еще и разрушает волшебство всеобщего праздника. Когда полиция совершила налет на вечеринку DIY на юго-западе, полицейские, наслушавшиеся историй о том, как «орбитальные» организаторы рейвов зарабатывают сотни тысяч фунтов за ночь, никак не могли взять в толк, почему никто из устроителей не несет с собой набитого деньгами чемодана. «Когда нас арестовали, они не могли поверить, что вечеринка была бесплатной, — рассказывает Рик. — Они не понимали, как можно было приехать сюда из самого Ноттингема ради того, чтобы сделать что-то задаром. Они были абсолютно убеждены, что за всем этим стоит какая-то большая шишка, сколачивающая миллионы. У нас на четверых было всего три фунта, и они сказали, что мы выглядим слишком потрепанными, чтобы быть промоутерами эйсид-хауса». Очень скоро этот стереотип изменится.
СТОУНХЕНДЖ
«Мы с братом были на самых первых фестивалях в Стоунхендже, когда нам было 13 и 14 лет, и провели свое детство там, ожидая появления Hawkwind — людей с нелегальной саунд-системой, нелегальной сценой и нелегальной музыкой. Если они появлялись, то фестиваль состоялся, если нет, никакого фестиваля не было. В то время мы были самими собой — просто странными парнями, не хиппи и не панками. В детстве мы увлекались и тем и другим, но с 16 или 17 лет я стал клубным человеком, и эйсид-хаус оказал на меня очень большое влияние. В Манчестере в 1988 году я проводил по четыре вечера в неделю в Hacienda. Помню одну судьбоносную среду, когда весь мир изменился, в буквальном смысле слова. Это был невероятный удар по привычной системе ценностей, очень глубокое переживание, возможность на мгновенье заглянуть в другое измерение, о существовании которого я до этого момента даже не подозревал. Думаю, это было именно то, ради чего мы ездили на фестивали, но чего с нами там никогда не происходило».