— Тебе никогда не было стыдно за то, что ты делаешь?
— Ты имеешь в виду тот факт, что мы прятались в кустах?
— Я серьезно.
— Я тоже. Это наша профессия.
— Мне иногда хочется все бросить.
— Совесть дает о себе знать?
— Точно. Просто мне кажется, что я не вправе вот так запросто разрушить судьбу человека. Кто я такая?
— Со мной тоже подобное случалось — приступы совестливости. Особенно в начале моей карьеры. Странно, что ты еще не привыкла.
— О, сейчас я стала очень циничной! Видел бы ты меня полтора года назад.
— И что было тогда?
— Например, я не могла нагло подойти к человеку и потребовать, чтобы он дал мне нужную информацию. Меня так часто выставляли из своих кабинетов разные люди, ты представить себе не можешь!
— Могу, меня тоже выставляли.
— А еще, — Ребекке вдруг захотелось поделиться своими чувствами с Алексом, — был один случай... Я тогда только училась. И вот один из журналистов взял меня с собой, когда ему пришлось срочно ехать на место происшествия в супермаркет. Там какой-то псих захватил заложников и требовал, чтобы полиция предоставила ему четыре миллиона долларов наличными. Когда мы приехали, то полицейские как раз собирались начать штурм... В общем, все получилось не очень удачно. Этот придурок начал стрелять, и погибли несколько человек. Тэд — так звали того журналиста, что взял меня с собой, — вбежал в супермаркет, пожалуй, раньше полицейских и начал опрашивать тех, кто находился там и все видел. Преступник был убит полицейскими, люди находились в шоке, и я, честно говоря, тоже. Однако, скорее, не из-за происшедшего, а из-за того, как вел себя Тэд. Вокруг была кровь, стеллажи опрокинуты... Кроме того, я никогда не забуду испуганные лица несчастных людей. А Тэд... У меня было такое ощущение, что ему откровенно наплевать, что произошла трагедия. Он буквально терзал несчастных потерпевших своими вопросами и хладнокровно фотографировал труп преступника. Я не могла есть до вечера после увиденного, а Тэд сразу же побежал обедать и прямо за столом обсуждал случившееся с таким циничным видом, будто он презирает всех, кто там находился, убитых и полицейских в том числе.
— К сожалению, это нормально, Ребекка, — сказал Алекс. — Людям, которые не связаны с журналистикой, наши методы кажутся безобразными. Разумеется, должны быть какие-то этические нормы, которые нельзя переступать. Я без содрогания не могу подойти, например, к матери только что сбитого машиной мальчика и засыпать ее вопросами. Это жестоко, я понимаю. С другой стороны, чем наша профессия отличается от профессии полицейского или врача? И те и другие копаются в грязи, пытаются очистить от нее мир, разве не так? Журналисты тоже. Мы обязаны информировать, обсуждать, разоблачать. Это наша работа. Но за это нас и не любят. Впрочем, мы сами виноваты в том, что профессия журналиста перестала быть престижной, нас считают законченными циниками, более того — боятся. Мы сами создали себе такую репутацию.