Он размеренно пошел по шумной улице, по направлению к метрополитену. Нахлынуло почему-то странное настроение. Как будто ему стало грустно от видов вечернего Екатеринбурга.
Этот город с широкими мощеными тротуарами, с измятыми, колеистыми дорогами в несколько полос, то поднимающимися в горку, то спускающимися, как будто земля здесь, однажды взбугрившись волнами, так и застыла... Город с воткнутыми кое-где, точно свечи в огромный торт, небоскребами, поблескивающими голубоватой зеркальностью; город с вечными пробками в центре и на узких улочках, - но пробки, правда, напрочь исчезают в комендантский час, - город с рекламными экранами "street vision" и с многоликими вывесками и гирляндами огней; с надписями граффити на бетонных заборах промзон, с вялой и грязной речкой, усыпанной летом пластиковыми бутылками, - стоит лишь немного отойти от центра, - этот город не изменился с тех пор как стал столицей Уральской Республики. Не изменился внешне, если не считать трехмерную рекламу на проспекте Ленина, все в нем осталось с виду также помпезно, громоздко, коряво и несуразно.
"Но что-то неуловимое, - думал Костя, - что-то хоть и существенное, но ускользающее, как голуби на площадях, которых ты хочешь поймать, пусть только мысленно, - что-то появилось, дышало в Ебурге, какое-то, может быть, внутреннее изменение". Он никак не мог понять до конца, в чем оно? То ли в самих людях, в прохожих, которые стали скромнее выглядеть и торопливей двигаться, в их лицах, которые стали холодней и суровей? А может быть, в характере рекламных вывесок, в их спешной неаккуратности и строгой патриотичности лозунгов? В незаметно помутневших окнах бесконечных домов, во всеобщей скупости, в обеднении? А может статься, во всем вместе, во всех мелочах, в синтезе создающих какую-то новую ауру, более нелепую, нежели раньше, в те долгие годы молодости и зрелости (или напротив - быстро пролетевшие), за которые Костя так и не смог до конца привыкнуть к этому неродному от рождения городу.
Наступал комендантский час, и автобусы уже уходили с рейсов. Перед метрополитеном Костя завернул в безлюдный уголок и принял прежний вид. Не дай бог еще патруль - придется предъявлять пропуск, где кроме чипа, между прочим, есть уже и новая фотография.
Он добрался на метро до крайней станции. А дальше нужно было идти пешком. Три километра, может быть, чуть больше.
Время приближалось к девятнадцати часам ровно. Костя умел быстро ходить. Через полчаса он был уже в заветной роще. Прикатанная снежная дорожка вела к беседкам. Лес казался сухим и мертвым.