(поэма, конечно)? Мне всегда страшно, когда я ее читаю. (Н. Струве. Восемь часов с Анной Ахматовой. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 604.) Ну надо ж!
* * *
Как было страшно, когда Анна Андреевна болела тифом… И сейчас страшно, хотя она цветет, хорошеет и совершенно бесстыдно молодеет. (H. Я. Мандельштам Н. И. Харджиеву. Летопись. Стр. 363.) Прием подхвачен: когда нечего сказать (правду не скажешь), но нужно произнести что-то значительное, таинственное, гулкое, то и чуткие ученицы быстро осваивают прием. Страшно!
* * *
Летом 1961 года А А. познакомилась с Иосифом Бродским. Как будто она сказала о его стихах: «страшные». (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 142.) «Страшные» — это, по-ахматовски, значит — «хорошие». У нее все страшное — музыка Шостаковича (Все прямо так и говорили — страшная, как моя поэма), ее стихи, ее жизнь, любовь Гумилева, его стихи. Все это — хорошее. Стихи Блока — не страшные, он — тенор. Пастернак пишет «о погоде», чего бояться-то! Марина Цветаева — тон рыночной торговки. Базар, гулянка, веселье. Что страшного она знает о жизни?
В том доме было очень страшно жить…
И глаза я поднять не посмела
Перед страшной судьбою своей…
Самой страшной я становлюсь в «Чужом небе» (1912)…
Да полно!
* * *
Я не узнала Париж. Ни дом на rue Bonaparte, 10, ни тихую шелестящую старыми книгами набережную. Казалось, он заснул в 1910 и видит страшный сон, сам себя 1965 года. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 273.) Что было уж такого страшного в Париже 1965 года? Я, конечно, там не была, но видела фильмы с молодой Катрин Денев — там страшно все, кроме Парижа. Что с ним случилось за 55 лет? В шестидесятых стал обновляться и реконструироваться — не все же брюзжать по поводу нововведений — кажется, уже тогда более продвинутым считалось хвалить. Ахматовой казалось, что он заснул, видит сон, но это она говорит всегда, когда нечего сказать. И — куда же без этого — страшный.
Я увидела такой страшной северную Францию из окна вагона. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 272.) Объяснение тому — День, конечно, оказался годовщиной Ватерлоо, что мне сказали в Париже. Днем, страшным для одного человека, который уже все что мог для Франции сделал. Если себя с ним не ощущать ровней — не давать почувствовать эти ощущения окружающим, то осеннее небо над Францией может подарить и менее школярские ассоциации.
* * *
Я боюсь, что ко мне приедет Сартр. Это не дежурное I'm afraid… Это встреча двух мегаастероидов, с гулом проходящих сквозь вечности и галактики, грозно безразличных к судьбам копошащихся белковых наростов на второстепенных планетках. Событие, которое оценить могут только равные…