В 1926 году Ахматовой 36 лет, «жизнетворчество» еще не расцвело так, как впоследствии, но просьба о биографии сеет большую суматоху в семействе. Ахматова сама писать не хочет, Пунин медлит, Лукницкий привлекается в помощники, — и наконец-то какое-то подобие текста — у обычно вольно и свободно излагающего свои мысли Пунина — предлагается иностранцам, с большими оговорками.
Препровождая по поручению Анны Андреевны некоторые биографические сведения о ней, считаю необходимым отметить, что сведения эти, конечно, могут служить лишь материалом для биографической заметки; поэтому печатание их в той форме, в какой они изложены, разумеется, не имеет смысла — они не предназначены для печати…
Н. Гумилев, А. Ахматова. По материалам Н. Лукницкого. Стр. 103
К биографии сохранились два карандашных черновика: родилась 11 июня 1891 г. в одиннадцати верстах от Одессы в дачной местности «Средний Фонтан» (В. Черных, державший в руках ее метрику, называет нечто более решительное — Большой Фонтан). И «родилась 1891 г. близ Одессы». В канонический текст решили год рождения все-таки не включать. В том же сопроводительном письме — большой пассаж: Что касается сведений, которые могут оказаться напечатанными в некоторых русских повременных изданиях за границей, то таковые, насколько нам известно по рассказам приезжающих из-за границы лиц, весьма недостоверны, а иногда ([писания] фельетоны Георгия Иванова) просто вымышлены, поэтому Анна Андреевна просила меня сообщить Вам, что пользоваться ими ни в коей мере не следует. (Н. Гумилев, А. Ахматова. По материалам Н. Лукницкого. Стр. 103.) И то — Ахматова говаривала с сарказмом об эмигрантских дамах: они там все убавили себе по десять лет, а она — только два годика.
* * *
Очень возмутилась, что в какой-то статье <…> написано о письме Блока к ней, как он писал, что «не надо ни кукол», ни «экзотики», и что-де «вероятно поэтому-то после этого письма А. изменилась в стиле.
Е. Лопырева. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 512–513
Про кукольность ей писали и Блок, и Тальников — мужчин написанное черным по белому слово ловушка раздражает. Вот если просто в жизни, наяву глаза голубые распахнула, пухлые губки приоткрыла — ну, еще ничего, можно и попасться — а когда себя очень наивно, но некоторым тиражом, за известную цену, расписывает — это уже совершенно неприемлемая манерность для начитанного джентльмена. Мой городок игрушечный написала, когда все уже поумирали — и многим стало нравиться снова.
* * *
Ведь это же он [Бродский] всем своим авторитетом, всей силой личности пусть не создал, но мощно и безоговорочно подпер пьедестал памятника Ахматовой, так что эта точка зрения стала непререкаемой, и именно из-за нее изредка предпринимаемые попытки демифологизации поэтессы находят себе дорогу с таким трудом.