– Да, наверное, нормально, – почему-то теряюсь я. – Как-то даже не задумывался, веришь, нет? Если, не дай бог, после порошка, – так жена вообще в другую спальню сбежать норовит. Ну, по крайней мере, точно так было, пока дожди эти проклятые не начались. Мне после этого вообще всего на свете хотеться перестало. А что такое?
Он ставит бутылку на столик, устраивается поудобнее в кресле, вздыхает.
– Да так, ничего. Я просто о своих проблемах размышляю. Вот скажи, бывало у тебя когда-нибудь такое, что ты женщину любишь, но почему-то не хочешь? А на какую-нибудь медсестру-нимфоманку стояк такой, что молния на ширинке расползается…
Я трясу башкой, будто какое-то насекомое отгоняю.
Сравнительно безопасное, но просто пиздец какое надоедливое.
Он вообще как, нормальный?!
– Парадокс, – вздыхаю в ответ, – однако. А может, все-таки не любишь? А то как-то не бьется.
Он морщится.
– Да нет, люблю. Совершенно точно люблю. Если б не любил, все бы куда проще складывалось. А так…
Я хмыкаю.
– Странно. Первый раз о таком слышу. Хотя я такие вопросы не привык в кампании обсуждать. Не люблю. Даже в студенческие годы, когда парни в институтской курилке вовсю подвигами хвалились, старался в стороне постоять. Не знаю, почему-то корежит как-то. Не по себе сразу становится. Как будто за кем-то подглядываешь в замочную скважину. Или наоборот, за тобой. Не мое, короче. Лучше уж о футболе…
Викентий грустно усмехается и делает еще один долгий, жадный глоток прямо из горлышка.
– Понял, – морщится он, то ли от коньяка, то ли от неприятного фрагмента нашего с ним и без того бестолкового разговора. – Не дурак. По крайней мере, не в такой степени. Ну что ж, тогда давай, проехали…
– Проехали, – соглашаюсь.
А чего фарисействовать-то?
Я и правда терпеть не могу вести разговоры на эту тему.
Даже с самим собой.
Как-то уж совсем брезгливо, если честно, становится.
Будто какая жирная, с неряшливыми обвислыми сиськами и целлюлитными складками на огромной, трясущейся салом жопе, похотливая толстуха перед тобой медленно раздевается под негромкую эротическую музыку.
Трется своими запотевшими складками об отполированный металлический шест, подмигивает, облизывает огромным влажным языком вымазанные яркой помадой губы, изгибается, закатывает тупые коровьи глаза, сладострастно трясет тем, что когда-то было изящными женскими плечиками.
А у тебя даже сбежать нет никакой реальной возможности.
Будто привязан.
Тьфу ты, гадость-то какая, прости меня господи…
И привидится ведь…
Так что, ты уж извини, друг мой Викентий.
К тому же уж что-что, а эти-то проблемы любой нормальный мужик просто тупо обязан решать как-то самостоятельно…