Хотя, разумеется, утренний кашель курильщика еще никто и ни разу не отменял.
За все, блин, в этой жизни почему-то приходится платить.
Даже за такое, казалось бы, вполне невинное, по сравнению со всем остальным, времяпрепровождение…
…Наконец прокашлялся, почистил зубы и вернулся в койку.
Книжку, что ли, почитать?
Открыл томик Хайяма, полистал, задумался.
Да и отложил почему-то.
Хочется чего-нибудь полегче.
Того же Хафиза, к примеру.
Вот уж кто любил себя и умел радоваться жизни на всю катушку…
Аське бы он точно понравился.
Жаль только, что она вообще этот слой восточной лирики просто терпеть не может.
Причем причины этой нетерпимости лично мне совершенно не понятны.
Что он Гекубе, что ему Гекуба…
Ладно, потом разберемся.
И Хафиза потом почитаем.
Или Саади.
Полистаем, осторожно переворачивая хрупкие от времени страницы чужой человеческой жизни.
Но – потом.
Сейчас, увы, оказывается, – не то настроение.
К тому же как раз завтрак принесли.
Вполне себе, кстати, приемлемый по вкусовым и прочим качествам, хоть и совершенно какой-то казенный, клейкий, сероватого цвета, абсолютно безо всякой любви приготовленный.
А что я, собственно говоря, хотел-то?
Больница, в конце концов.
Даже не гостиница.
И – не санаторий…
…А потом, не успел я толком допить мутный и слабенький больничный кофе, в мою палату запорхнула непрерывно что-то щебечущая и хихикающая медсестричка Люси. И я был совсем не уверен, что сделала она это исключительно для того, чтобы померить мне явно уже вполне нормализовавшееся давление.
Ну если только от ее чересчур активной и даже слегка навязчивой близости могло вверх скакнуть.
Но это – явная провокация, даже и к бабке не ходи.
Да, давненько вас, Егор Арнольдович, таким наглым и недвусмысленным образом прямо на рабочем месте приходовать никто не пытался.
По крайней мере, таких коротких и сексуальных белых медицинских халатиков мне наблюдать еще как-то не доводилось, а я, знаете ли, не первый день на этом свете живу.
И – далеко не монах, что называется.
Но такое видел только во времена своей студенческой юности, в старой доброй немецкой порнухе.
Там, где вообще никакого действия и никаких реплик, кроме «майн гот» и «даст ист фантастиш». И если я еще не ослеп и правильно помню пропагандировавшиеся в этих фильмах художественные ценности, то никаких других предметов одежды ношение подобного рода халатиков совершенно не предполагает.
Хорошо еще, что не успела она мне пижамную больничную куртку до локтя закатать (игриво наклоняясь то по одну, то по другую сторону моего тела и пристраиваясь при этом то точеным локотком, то полной тугой грудью, то какой другой открытой частью вполне себе сексуального организма прямо к моей безвинно напрягающейся мошонке), как следом за ней в палату ввалился хмурый, как осеннее небо, небритый, как подмосковный подлесок, помятый, как утренняя простыня, и похмельный, как самый последний грузчик, добрый доктор Викентий.