Ларин махнул рукой. Его глаза предательски блестели.
– Понимаю.
Князь был бледен, как сама смерть.
Даже еще бледнее.
– Я все понимаю, Глеб. И пойму тебя, если ты поступишь так, как тебе сейчас больше всего хочется. Просто – смотри…
Он взял салфетку и начал на ней что-то рисовать короткими, уверенными штрихами.
– Вот это Южноморск. Это Сочи. А это Туапсе. Порт. Здесь, кстати, тоже бухта, вполне подходит, можно строиться. Это Адыгея. А это Чечня. А на том берегу – Турция. Все понятно?
Глеб кивнул.
– Любой, кого выберут… к любому будут подкатывать. И чехи. И турки. И я не знаю, кто будет следующим в Кремле. И ты не знаешь. Сейчас-то пока – тихо. А чуть слабина – и пиндец… А тут – ключ. Ко всему Кавказу ключ. И значит, подкатывать начнут по-взрослому. Без сантиментов. А этого пидора я держу – вот здесь! В этом вот кулаке! И даже без этой пленочки у меня на него знаешь, сколько всего? На три срока хватит…
Ларин потер рукою висок.
– Это-то, Дим, я понимал с самого начала. Вернее, догадывался. У тебя серьезный интерес в регионе?
Князь усмехнулся:
– Более чем. Но это не главное, ты ведь понимаешь. Понимаешь?
– Понимаю…
Они помолчали.
В полной, незамутненной тишине звук открываемой Лариным подарочной зажигалки показался оглушительным.
Оба вздрогнули.
Глеб прикурил.
– Ты ломишься в открытую дверь, Князев. Я уже принял решение. Сегодня утром. Я буду тебе помогать.
Князь сначала долго смотрел немигающим взглядом в какую-то одному ему известную точку, потом резко вскинул глаза на Глеба.
Скулы его неожиданно отвердели и казались почти каменными.
– Это осознанный выбор, Глеб?
Глеб усмехнулся:
– Вполне…
– И ты отдаешь себе отчет, на какой путь вступаешь?
Ларин неожиданно разозлился:
– Слушай, начальник. Ты уже конкретно задолбал. Не считай людей хуже и глупее себя, пожалуйста. Христосик выискался…
Князь резким движением затушил окурок и тут же полез в пачку за следующей сигаретой:
– Извини, Глеб. Я просто немного растерялся…
…На следующий вечер Князь и Корн провожали съемочную группу домой, в Москву.
На улице лил дождь.
Веселый, почти летний.
Пробивался сквозь густую зеленую листву, бежал веселыми ручейками по крыше аэровокзала, скапливался в лужах, пузырился в них радостными каплями, заставлял снимать босоножки смешных голенастых девчонок-стюардесс, бежавших под почти бесполезными зонтиками куда-то в сторону небольшого рынка.
Ларин смотрел в окно.
Мир за прозрачным, залитым водой стеклом казался необычайно хрупким.
Улетать в дождь – хорошая примета…
А вот и Корн бежит.
Хорошо бежит бывший спецназовец.