Глеб кивнул.
– Понимаю. А эти, – он махнул рукой вниз, – тоже люди успеха, но в других областях. Им от вас, Дима, ничего не нужно. И вы можете спокойно с ними общаться, не опасаясь ни подвоха, ни шевеления за спиной…
– Вот! – Князь довольно вскинул подбородок. – Мне про вас, Глеб, правильно говорили: вы умница. Самую суть ухватили. Своеобразный клуб для посвященных. Плюс – моя старинная любовь к футболу. По этому же принципу и другие сближаются: кто-то любит рыбалку, кто-то – охоту, кто-то – просто за воротник заложить. Таких, кстати, большинство…
Глеб вздохнул.
– Похоже, я принадлежу как раз к этому большинству. Блин. Ни одного хобби. Лучше бы уж марки собирал…
Князь снова расхохотался.
– Ну, это не беда. Ищите и обрящете. Надо бы, кстати, вас как-нибудь на стадион захватить. Вдруг проникнитесь? Ну, а пока – извините. Заболтался тут с вами. Пора на паспортный контроль бежать, наши уже двинулись.
Глеб растерялся.
– Простите, Дмитрий… а как же проект? Мы же вроде его обсудить хотели?
Князь кинул на стол тысячерублевую бумажку, вскочил, беззаботно махнул рукой.
– Да Господь с ним, с проектом. Я в пятницу вернусь, в воскресенье мы с вами вылетаем в Южноморск – по дороге и обсудим. И там, на месте. Главное, что хотел узнать, я узнал.
Глеб наклонил голову к правому плечу, поднял левую бровь домиком.
– И что же, если не секрет?
– Да, Господи, какой уж тут секрет. Вы мне понравились. Очень похоже, что я вам тоже. Значит, сработаемся. Пока!
И убежал. А Глеб еще долго сидел, глядя в стаканчик виски, где уже давно растаяли кусочки льда.
Потом поднялся и медленно побрел в сторону автостоянки.
Дома Глеба встретили работающий аудио-центр, веселая ненавязчивая музыка и босоногая Скворцова в его рубашке, пытающаяся, насвистывая в такт музыке, жарить яичницу.
Очень хотелось бросить гранату, чтоб разнести всю эту благодать к самой распоследней матери.
Однако гранаты не было, яичница оказалась довольно вкусной (с помидорами, ветчиной и болгарским перцем, как он любил), и он постепенно успокоился.
Умница Ленка, моментально сообразившая, что мужик явно не в духе, с расспросами решила пока не приставать. Только после кофе, настоящего, правильного, густого черного кофе, помолотого вручную и сваренного в настоящей медной турке – гордости Глебового отца, да и самого Глеба, если уж совсем честно, Ларин постепенно оттаял.
Скворцова была откровенно хороша, и ее свежесть вместо стандартного московского утреннего похмелья тоже, извините, – что-то с чем-то.
Но, тем не менее…
Глеб закурил, пригорюнился.