И даже когда глаза привыкают к свету, от открывшегося вида все равно дух захватывает. Потом я понимаю, в чем дело, — я приучилась к тому, что оператор сам найдет, на что обратить мое внимание. А сейчас мне приходится самой придавать ландшафту смысл, но передо мной столько всего, что я не в состоянии охватить это одним взглядом — хочется смотреть сразу во все стороны. Я решаю разбить впечатления на удобоваримые кусочки и заняться ими последовательно. Над головой у меня балдахин с широкими белыми и зелеными полосками, которые, слава богу, сочетаются с интерьером комнаты, а значит, мама не будет все здесь менять. Справа — море. Оно сейчас сумрачно серого цвета. По своим цветовым таблицам мама определила бы этот оттенок как серо-голубой цвет формы пилота. Безмятежная вода кажется почти матовой, словно высохшая краска, а там, где море встречается на горизонте с небом, они сливаются в бледной акварельной дымке, и почти невозможно различить, где заканчивается одно и начинается другое. Я смотрю вдаль, и на душе становится спокойнее. Внизу, под балконом, — пышный гостиничный сад подступает к элегантному бассейну, а дальше — монастырь. Все остальное приземленное пространство забито домами и отелями пополам с кипарисами и тополями.
Я облокачиваюсь на перила и смотрю на улицу — Виа Маттеотти. Она ведет к Садам Августа. Сейчас ее можно было бы спутать с подземной платформой «Оксфорд Сиркус» в час пик. Или, точнее, с «Олд Траффорд» перед началом важного матча. Группа школьников производит невероятно много шума. Они радостно визжат, орут, дергают друг друга за хвостики, толкают рюкзаки впереди идущих и переговариваются, причем двух собеседников друг от друга могут отделять еще человек двенадцать, — такое впечатление, что у каждого из них есть невидимый мегафон.
— Их нельзя сюда пускать, если они не могут относиться к этому месту с должным почтением, — качает головой мама, выходя ко мне на балкон и определяя, откуда доносится шум.
Возможно, думаю я. А возможно — именно так они выражают свое восхищение. Мне кажется, я бы тоже вела себя подобным образом, если бы приехала со школьной экскурсией на Капри. Но в школьные годы я не выбиралась дальше Бристоля, — там мы тащились вдоль клифтонского подвесного моста с целью несколько оживить личными впечатлениями наши эссе об Исамбарде Киндоме Брунеле.[41] (Но, естественно, весь класс больше интересовался тем, сколько людей с этого моста спрыгнуло, нежели его конструкцией.)
Школьники остаются верны анархическому joie de vivre, а я завидую тому, с каким беззаботным вызовом они нарушают спокойствие. Я пытаюсь представить, каково это — чувствовать, что гораздо важнее накричаться вдоволь, чем задумываться о спокойствии окружающих. Поднять хороший шум не так-то просто. Мне кажется, меня хватит самое большее на негромкое мычание. Чтобы вопить — надо иметь соответствующий набор ощущений. Они размахивают руками, хлопают в ладоши, поют, не сдерживая эмоций. Такие люди не пойдут во всякие шарлатанские общества «искать свое я» и «накапливать органический опыт».