Получился удивительный народный спектакль, огромная удача театра и Галины Волчек. Такие спектакли редко бывают в театре.
Мы возили «Эшелон» в Германию и ужасно боялись, как немцы это воспримут: в спектакле мы все время ругали немцев, боялись их. Мы заменили слова «Немецкие захватчики» на «фашистские». Но что поразительно: в зале стояла мертвая тишина, и потом – гром аплодисментов. И я поняла, что у них тоже были матери, потерявшие детей, и могилы на чужбине. Совсем подростки, ушедшие воевать, разрушенные города, и они все это прекрасно понимали и принимали близко к сердцу. Это был спектакль и про них тоже.
Галина Борисовна уже получила Государственную премию за «Обыкновенную историю», но за этот спектакль надо было бы дать самую большую премию из всех существующих на земле. В актрисах всколыхнулись, как когда-то в спектакле «Вечно живые», лучшие, высокие чувства, какие теперь редко встретишь на сценах театров. Эксперимент закончился удачно, спектакль был перенесен на большую сцену и много лет шел с огромным успехом.
Об этом спектакле много писали. Мне особенно дорога статья, опубликованная в газете «Советская культура». Ее автор Константин Рудницкий.
«…Три женские фигуры на сцене „Современника“ производят сильнейшее впечатление: Маша, Саввишна и Старуха.
Машу играет А. Покровская, и это редкостный случай, когда перед нами сама жизнь, женщина, существование которой абсолютно реально, достоверно во всех мелочах, но только придвинуто к нам вплотную. Да что придвинуто! Кажется, из нашей же души, из нашей памяти вынуто и вынесено на подмостки!
Саввишна, с которой знакомит нас Л. Иванова, напротив вовсе не привлекательна: хитра, изворотлива, сварлива, себе на уме, взгляд колючий, руки загребущие, голос пронзительный, визгливый, всегда готовый перейти на крик. Отчего же и к Саввишне, зловредной и злоязычной, доносятся из зрительного зала волны сочувствия? Радость узнавания? Да, конечно. Но и нечто более важное. Перед нами не злая воля, а злая доля. Другая, сыгранная Л. Добржанской, старуха являет нам совсем иную вариацию той же темы горькой женской судьбы, крайность самоограничения и тишины. Постоянная готовность собой поступиться, стушеваться, собой пренебречь выражена с редчайшей актерской скромностью. Добржанской даны фразы, хлесткие, как репризы, но актриса их гасит, отказывается „подавать“, игнорирует их бойкий комизм. Ей одно важно: быть незаметной, раствориться среди других. С актрисы не сводишь глаз».
Далее автор сравнивает постановку в нашем театре с мхатовской.