— Не Мишаковский, а Миклашевский.
— Пусть будет Миклашевский. — Заключенный смотрел, чуть сощурив глаза, как смотрят в прицел, сосредоточенно и цепко — А меня можешь называть Петром. Не возражаешь?
— Что ж, Петро, так пусть Петро, — согласился Миклашевский и добавил: — Петро без фамилии.
— Вот именно, Петро без фамилии, — потом ехидно улыбнулся разбитыми губами: — Можно и Петро Бесфамильный.
— Эх, ты!
Миклашевский сдержался, лишь смерил его, распростертого на нарах, весьма красноречивым взглядом, вздохнул и отошел. Разговаривать было не о чем, контакта не получилось. Незримая стена, которую воздвиг этот, назвавшийся Петром, осталась стеной.
— Чего же замолчал? — первым заговорил Петро. — Давай дальше выспрашивай!
— Заткнись! — озлобился Миклашевский. — Зря на тебя только нижнюю рубаху извел…
— Рубаха есть вещь казенная, тебе ее заменят, когда на доклад вызовут, — сказал Петро.
Миклашевский отвернулся. Вступать в пререкания он не собирался. Спорить и доказывать не имело смысла. Игорь уселся на корточки, прислонившись спиной к стене, полузакрыв глаза. Он сделал вид, что не обращает внимания на колкие, язвительные слова Петра.
— Молчишь? — наступал Петро. — А может быть, хоть на такой вопрос ответишь: сколько времени я здесь нахожусь?
Миклашевскому пришлось ответить:
— Трое суток.
— И за эти дни меня ни разу не таскали на допрос?
— Ты же был вроде тюфяка, в полном беспамятстве.
— Странно, очень странно, — Петро сел на нары, свесил ноги и смотрел на Миклашевского. — А тебя за эти дни тоже не таскали на допрос?
— Нет, не таскали, — ответил Миклашевский.
Игорь смотрел на Петра и почему-то удивлялся тому, как тот быстро приходил в себя.
— Понятно, — сказал Петро, — понятно.
«Странно получается, — думал Миклашевский, ощущая спиной прохладу кирпичной стены, — он мне не доверяет, я ему не верю. Сидим, как пауки в банке, настороженные и злые». И еще он думал о том, что немцы просто так, за здорово живешь не станут лупить почти до полусмерти человека. Видимо, у них на то были какие-то основания. А мы посапываем каждый в свой кулак и дичимся друг друга.
Время тянулось томительно медленно. День казался бесконечным. У Миклашевского ощущение времени, почти физическое ощущение его хода, было свойством натуры. Это ощущение было развито постоянными боксерскими тренировками, где именно умение «чувствовать время» являлось одним из важных бойцовских навыков. А вот сейчас, в камере, когда двое незнакомых, чьи судьбы, возможно, похожи и близки, когда эти двое сидят и насупились, недоверчиво поглядывая друг на друга, Игорь ощущал время как какую-то липкую, бесформенную массу.