«Все внимание уделить немецкой армии. Следите за передвижением войск на восток из Франции, Бельгии и других западных районов».
4
На пятые сутки они стали приятелями.
Миклашевский выказывал открытую симпатию товарищу по камере, и Петро постепенно сбавлял подозрительность. Когда двое сидят в одной камере и, кроме четырех стен, ничего больше не видят, они играть в молчанку долго не смогут. Несчастье сближает людей. Сначала пошли разговоры на отвлеченные темы, потом нашлись и точки соприкасания. Вспоминали жизнь до войны, прочитанные книги, кинофильмы…
Поздно вечером, когда они лежали на нарах и тихо вели разговор, Петро сказал:
— А я ведь тебя знаю, видел до войны. Ты же боксер, верно?
— Да, боксер, — ответил Игорь, совсем не ожидавший такого поворота, внутренне настораживаясь. — Где же?
— В Питере. Мы как раз после Первомая на экскурсию приехали туда и вечером смотрели боксерские бои.
И Петро подробно рассказал, как их, троих комсомольских работников, премировали туристскими путевками в Ленинград, как у него гудели ноги, а голова пухла от впечатлений: ходили в Смольный, потом в Зимний дворец, Эрмитаж, Русский музей… Он приводил такие подробности, что у Игоря всякие сомнения отпадали.
— Потом вечером нам дали билеты на боксерские соревнования. Мои товарищи отказались, а я пошел, — продолжал Петро. — Бокс я люблю. Сам немного тренировался, баловался в перчатках, но мастер из меня не получился… Работенка комсомольская все часы забирала. Я инструктором в райкоме был.
Миклашевский слушал, не перебивая. Воспоминания унесли его в недавние дни, ставшие уже далеким прошлым, — прошел почти год с того памятного боя на ринге. Даже не верилось, что это было!
— А против тебя дрался этот морячок… он чемпионом был, — говорил тихим голосом Петро. — Фамилию я его не запомнил.
— Иван Запорожский, — подсказал Миклашевский.
— Да, да, он самый. И как ты его, а? Здорово!.. Особенно во втором раунде. Ударчик у тебя был, я скажу, что надо!.. Высший класс! Публика визжала от радости. А я все ладони отбил, так тебе хлопал. Ты же тогда чемпионом стал, верно?
— Да, стал, — ответил Миклашевский. — Бой был трудным…
— Еще бы! Моряк был, как пантера. Так что я запомнил тот поединок больше, чем все другие, — шептал Петро доверительно. — И я, сам не знаю почему, сразу твою сторону взял, болел за тебя. Понравился ты мне, и все тут… Такое объяснить трудно. Хотел даже в раздевалку пробраться, руку тебе пожать, но меня не пустили.
Петро помолчал и тише продолжал:
— Сначала я тебя не признал, только по лицу вижу, что знакомый ты мне. А потом вспомнил про боксерский поединок. Неужели, думаю, он?.. Все эти дни присматривался. Сердце подсказывает, что не ошибся я, а вот глазам поверить не могу. Не могу, и точка!.. Боксер, чемпион — и вдруг здесь! Не умещается у меня в голове, понять не могу. Вроде два разных человека. Один тот, чемпион, а другой ты, здесь, в камере… Меня на допросах тыкали, тебя в пример ставили, что вот, мол, сам к нам перешел… А я не верю! Не верю, и все тут! Не может такое быть… Ты, Игорь, можешь молчать, я и сам понимаю, дело секретное… — Петро шептал в самое ухо: — Не надо мне ничего говорить, это же военная тайна. Я ведь сам тоже. Понимаешь? Меня на парашюте сбросили… Две недели назад.