– Подержите зеркало, чтобы я мог побриться, – приказал Рейф. Только после этого Энни заметила, что он достал бритву и маленькое зеркало.
Она подошла поближе и держала зеркальце, пока он намыливал лицо, а потом тщательно соскребал черную щетину, покрывавшую его подбородок. Энни не могла удержаться и наблюдала за ним как зачарованная. У него была, наверное, недельная черная борода, когда она его впервые встретила, поэтому ей очень хотелось увидеть его чисто выбритым. Рейф забавно кривил лицо, как и ее отец, насколько она помнила, и. добрая улыбка тронула ее губы. Ее успокаивало это маленькое сходство между любимым отцом и этим опасным незнакомцем, от чьей милости она зависела, если он вообще мог быть милостивым.
Когда Рейф закончил, при виде открывшихся черт его лица у Энни перехватило дыхание, и она быстро отвернулась, чтобы скрыть выражение своих глаз. Вопреки ее ожиданиям борода только смягчала его черты. Чисто выбритый, он был еще больше похож на хищника, а его светлые глаза блестели как лед из-под черных бровей. Нос с горбинкой, рот сжат в жесткую линию и обрамлен с двух сторон тонкими морщинками. Челюсть его казалась высеченной из гранита, а подбородок сильным и упрямым, с легким намеком на ямочку, которую до сих пор скрывала борода. Это было лицо без малейших признаков мягкости или доверчивости, носящее отстраненное выражение, как у человека, который видел так много смертей и так часто убивал сам, что это его уже не трогало. На короткое мгновение, прежде чем отвернуться, Энни заметила горечь в складках его рта, горечь, въевшуюся настолько глубоко, что она уже никогда, вероятно, не сотрется, и настолько сильную, что Энни было больно видеть ее. Что должно было произойти, чтобы человек приобрел такую внешность, будто бы он ни во что не верит, никому не доверяет и ничего не ценит, кроме, возможно, собственной жизни – и то только «возможно».
И все же он был всего лишь человеком. Он устал и был болен и, несмотря на то что его поступки страшили Энни, пока не только не причинил ей вреда, но и заботился о ее удобствах и безопасности, как только мог. Она не забыла, что в его интересах заботиться о ее безопасности и что во всех неудобствах, доставивших ей страдания, виноват только он; но вместе с тем Рейф не был таким жестоким или грубым, как она опасалась, или какими были бы многие мужчины на его месте. Он делал и говорил такие вещи, которые пугали ее, но никогда не делал это из чистой жестокости; ей внушало странную уверенность то, что у Рейфа всегда была причина поступать так, а не иначе. Энни начинала верить, что может положиться на его слово: когда он поправится, то отвезет ее назад, в Серебряную Гору, не причинив ей вреда. С другой стороны, она была в равной степени уверена, что, если она попытается убежать от него, он остановит ее любым доступным ему способом, в том числе и выбив ее выстрелом из седла.