Помолчали. Потом Анна Андреевна заговорила о Фолкнере, который очень ее занимает. Недавно она встретилась с Ритой Яковлевной Райт и выспрашивала у нее биографию Фолкнера. Рита Райт большая ведь специалистка по американской литературе, да и перевела недавно один его роман>332.
А потом началось самое интересное: она позвала Нику и попросила ее показать мне список стихотворений, отобранных для сборника, который она намеревается предложить издательству «Советский писатель». Всего 96 стихотворений. Я посоветовала включить «К смерти» из «Реквиема», так вот вместе со стихотворением «Ты все равно придешь» и выходит 96. Перечитывая список и почти за каждой первой строкой сразу слыша все стихотворение целиком, я сказала:
– По названиям я не всегда узнаю. Мне трудно.
– Так ведь я здесь! Перед вами! Спрашивайте, когда не понимаете – я отвечу! «Тут тебе ширма, тут и Петрушка».
(Она в самом деле тут, в этой комнате; напротив меня: я на кушетке, она в кресле… «Еще тут», – подумала я.)
Сегодня она веселая, шутливая. Когда читала мне одно четверостишие, которое я позабыла, я невольно нахмурилась от напряжения. Увидя мою нахмуренность, она, как на сцене, прикрыла рот ладонью и громким сценическим шепотом, «в сторону», с отчаянием прошептала Нике:
– Не понравилось!
Поручила мне спросить у Корнея Ивановича, согласен ли он отдать свое предисловие к «Поэме» – вместе с «Поэмой», конечно, в «Знамя». Затем высказала по поводу предисловия еще три мелких пожелания.
Заговорили о Солженицыне.
– Я не уеду в Ленинград, – сказала она, – пока не подержу в руках № 11 «Нового мира». Хочу убедиться, что новая эпоха настала. А чуть прочту Солженицына в журнале, сразу уеду: мне пора пенсию получать, за дачу платить… Вернусь в январе[470].
Снова повторила о Солженицыне, «это человек поразительный, не только писатель». И снова: «Он слышит, что говорит».
– А вот, например, Рита Райт – та не слышит. Сказала мне недавно: «Не люблю, когда бранят Наталию Николаевну Пушкину. Боюсь, когда скончается Лиля Юрьевна, ее тоже начнут бранить». А при чем тут вообще Лиля Юрьевна?[471]
Начала расспрашивать меня о Malia. Я мельком пожаловалась, что он слишком поздно засиживается и я от разговоров устаю, хотя мне и интересно разговаривать с ним. И тут она, в ответ на мои слова, вдруг такое произнесла, что сразу осветило мне некоторые строфы в «Поэме». Я, конечно, многое разгадала сама, но услышать подтверждение догадки из уст автора – дело иное.
– Ничего удивительного, что Malia засиживается, – сказала она, – Malia ведь приятель сэра Исайи, а тот просидел у меня однажды двенадцать часов подряд и заслужил Постановление…