— Ни следа, — выглянул из-за его спины Лот. — Куда он ушел? Куда идти его искать? Ума не приложу!
— Перестань кудахтать, словно глупая курица! — осадил его Аль-си, затем, еще раз огляделся — на этот раз внимательнее, подолгу останавливая взгляд на всем, что выдавалось над ровной поверхностью. — Идем, — пройдя несколько шагов, он остановился возле сугроба, присел, прислушиваясь, затем уверенно сказал: — Вот он твой приятель.
— Он… жив? — с долей страха и отчаяния глядя на снежный покров, спросил бродяга, не зная, что ему делать: броситься поскорее откапывать того, кто еще мог быть жив, или оставить все, как есть, не тревожа покой мертвого?
— Жив, конечно, — хмыкнул Аль-си. — Храпит так, что земля трясется.
— Но как же…
— Успокойся, — царевич, зябко поежившись, повернулся, спеша поскорее вернуться в тепло пещеры. — Спит он. И видит уже десятый сон. В отличие от тебя. Давай, иди спать, — его голос звучал ровно, без издевки, и Лот решился спросить:
— Но он не замерзнет?
— Нет, — ответил тот. — Под снегом тепло. Воины-приграничники, если их застает метель в степи, всегда так делали — зарывались поглубже в снег и пережидали метель.
— И — ничего? — Лот глядел с сомнением. Он не понимал, как можно прятаться от холода не в тепле, а в таком же холоде?
— Почему же? Чего. Очень даже чего. Отсыпались, согревались. И никто даже не чихнул. Так что пусть спит. Не знаю, кто научил этому трюку брата, но это был человек знающий.
— Наверное, тот проводник, что был с караваном.
— А, какая разница, — небрежно махнул рукой царевич. Спустя несколько мгновений он уже сидел на своем прежнем месте у костра, забыв о бродяге, словно его не стало. Тот, вздохнув с долей облегчения, направился к своему одеялу — спать.
Они добрались до Венец-горы за неделю.
Аль-си даже не сразу поверил, что они на месте, все ходил, осматривал, словно подозревая обман, ворчал: "Не может такого быть! Никто никогда не доходил до нее меньше, чем за десять дней!" А все остальные смеялись, прыгая, словно маленькие дети, ни с того ни с сего принялись играть в снежки, точно и не было этих пяти изматывавших дней дороги.
И только Аль, словно повторяя какой-то свой собственный обряд, заведенный им во второй день пути и неукоснительно выполнявшийся каждый вечер, набрал веток, развел костер, уселся рядом, готовя варево.
Нельзя было сказать, что дорога утомила его, скорее даже наоборот — благодаря чистому горному воздуху он окреп, набрался сил, плечи расправились, на щеках заиграл легкий румянец.
В отличие от спутников, чей сон, прерывавшийся дозором, был кратким и не особенно глубоким, он отсыпался в тишине и покое сугроба, видя сны, один прекраснее другого. В каждом его сне было солнечное лето. Но ни в одном он не возвращался домой. Все какие-то далекие страны… Чаще всего ему вообще виделся остров, поросший растениями, которых он отродясь не видел. Странное место. Оно манило к себе царевича, звало, так что тот уже начал понимать: не сможет он остановиться до тех пор, пока не попадет туда…