— Боже мой.
Дотрагиваюсь до лица, рука вроде моя, обычной нормальной формы. Медленно ощупываю шов на ноге. Там под кожей остался один целый камешек, два других раскололись. Рана ноет от малейшего прикосновения. Значит, я не сошел с ума. Талисманы сработали, Баррон дважды колдовал, и они раскололись. Баррон.
Мастер памяти. Копался в голове у Мауры. И у меня.
Желудок выворачивает. Медленно перекатываюсь на бок, еще не хватало подавиться собственной рвотой. Кружится голова, все как в тумане, напротив на стопке чистой одежды сидит и щурится белая кошка.
— Ты что здесь делаешь? — шепчу я.
Такое впечатление, что в горле битое стекло.
Она встает с моего свитера, потягивается, выгибает спину, пару раз выпускает когти, прошивая ткань насквозь.
— Видела, как меня вчера притащили? — Вместо слов получается неразборчивое кваканье.
Облизывается, демонстрируя розовый язычок.
— Прекрати кокетничать.
Приседает на задние лапы, а потом прыгает прямо в кровать. Вздрагиваю от неожиданности, и все тело немедленно скручивает от боли.
— Я знаю, кто ты. Знаю, что с тобой сделал.
«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять». Ну конечно.
Какая у нее мягкая шерсть, протягиваю руку и глажу выгнутую спину. Вранье все это — я не знаю ее. Возможно, догадываюсь, кем она была раньше, но кто передо мной теперь?
— Не знаю, как тебя обратно превратить. Теперь вижу: я сам тебя проклял, все сходится, но не имею не малейшего понятия, что делать.
Кошка замирает. Утыкаюсь носом в пушистый мех, чувствую ее лапы на своей коже, острые коготки.
— Амулета против сна у меня нет, ты можешь работать надо мной. Помнишь, как тогда, на крыше, или в сарае в грозу, или когда ты еще была человеком.
Ее мурлыканье похоже на отдаленный рокот грозы.
Закрываю глаза.
Открываю их и снова чувствую боль во всем теле. Пытаюсь встать и поскальзываюсь в луже крови. Надо мной склонились Филип, Баррон, Антон и Лила.
— Ничего не помнит. — Лила теперь в образе девушки, улыбается, оскалив острые собачьи клыки.
Ей определенно больше четырнадцати. Такая красивая, что я съеживаюсь от страха. Смеется.
— Кто пострадал?
— Я, — отвечает Лила. — Ты что. забыл? Я умерла.
С трудом встаю на колени. Театр — я на сцене уоллингфордовского театра. Вокруг никого. Тяжелый синий занавес опущен: из-за него доносится приглушенный шум голосов: наверное, публика собирается. Лужа крови исчезла, в полу зияет открытый люк. Поднимаюсь на ноги, снова поскальзываюсь и чуть не падаю прямо в черную дыру.
— А как же грим? — На сцене появляется Даника в сияющей кольчуге, с пуховкой в руках; ударяет меня по лицу, и поднимается целое облако пудры.