День пятый
Господи, почему ты не слышишь меня? Я молю направить меня на путь истинный, но ты молчишь! Oi me! Мир Шатается вокруг меня. Охранники Джованни вновь пришли за мной. На сей раз они без слов ввалились в мою спальню и приволокли меня к кардиналу. Как только я встал перед ним, Джованни спросил:
— Уго ди Фонте, ты веруешь в Бога?
— Конечно! — Я осенил себя крестным знамением. — В Бога Отца, и Сына, и Святого Духа. В создателя нашего. В нашего Отца.
— Нашего Отца?
— Ну да. Мы ведь созданы по образу и подобию его!
Джованни пожевал кончик пера.
— Если мы созданы по его подобию, значит, ipso facto [62], он должен отражать нас, n’est-ce pas [63]?
— Простите, кардинал Джованни, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Если мы созданы по образу и подобию Божию, стало быть, Господь такой же, как мы, — повторил Джованни. — Наша сила — это его сила, а наша слабость — его слабость.
— Ваши слова острее шпаги, кардинал Джованни. Я простой крестьянин…
— Будь ты крестьянином, ты не носил бы такую одежду и не сидел бы завтра вечером за столом со своим собственным дегустатором рядом с герцогом Федерико, — отрезал он. — Судя по твоим словам, Господь может быть любящим и нелюбящим. Милосердным, но жестоким…
— Кардинал Джованни…
— Эгоистом, снобом, вором, убийцей…
— Мы созданы по образу Божию, однако грехи наши вызваны тем, что мы не исполняем его учение.
— И какой грех самый тяжкий?
Я боялся ответить, поскольку понимал, что в любом случае буду не прав.
— Гордыня, Уго.
— Вам, конечно, виднее.
— Разве ты не гордишься своей дочерью?
— Неужто это грешно?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Ты гордишься своей дочерью. Ты гордишься тем, что возвысился от дегустатора до придворного. Ты гордишься, что обманул саму Смерть. Твоя гордыня — словно облако зловония, окутывающее тебя. Ты расхаживаешь в шелках, но в душе ты по-прежнему крестьянин. И колдун. Вот и все.
Он махнул рукой, и меня вышвырнули из его покоев. Тем не менее он меня не арестовал. Почему? На обратном пути я увидел Миранду и Томмазо, которые разговаривали в саду Эмилии.
— Вы с ума сошли, — сказал я. — Ночью вас едва не убили, а вы опять за свое…
— Мы обсуждали десерт, который подадут на банкете, — холодно отрезала Миранда и пошла прочь.
Томмазо провожал ее взглядом, и я шагнул, заслонив собой дочь, чтобы никто не заметил, как он на нее смотрит.
— Здесь полно гостей! Не могу поверить, что ты с такой легкостью готов принести ее в жертву!
— Я? — воскликнул он. — Ты уже это сделал. И тоже ушел.
Они врут. Они что-то затевают. Именно поэтому они оборвали разговор, когда я подошел. Они собираются отравить Федерико — и меня тоже. Я знаю это. Знаю. Я, уговоривший Томмазо стать поваром, буду им отравлен! А моя дочь ему поможет. Такой комедии позавидовал бы сам Боккаччо.