Обычные сведения о Слове о полку Игореве следующие: единственный экземпляр произведения был открыт в начале девяностых годов XVIII столетия Мусиным-Пушкиным в составе рукописного сборника конца XV — начала XVI века. Рукопись сборника погибла во время московского пожара 1812 года. Но для Екатерины II в свое время была снята копия, а в 1800 году Слово, как известно, было в первый раз опубликовано.
Интересно, что никто никогда не видел вышеупомянутого сборника. Не видел Бантыш-Каменский, не видел Малиновский. Может быть, и сам Мусин-Пушкин не видел?
Вот как отвечает он на вопросы Константина Федоровича Калайдовича, другого русского архивиста и историка (писано 20 декабря 1813 года):
«Вопрос 3-й «О песни Игоревой»:
На чем, как и когда она писана?
Объяснение:
Писано на лощеной бумаге в конце летописи довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу XIV или к началу XV века.
Вопрос 4-й: «Где найдена?» —
До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на смирении до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной, под № 323, с названием Хронограф, в конце, найдено «Слово о полку Игореве».
Вопрос 5-й: «Сколько экземпляров напечатано?» —
Экземпляров напечатано было 1200, из коих большая часть сожжена в Москве с домом моим злодеем.
Вопрос 6-й: «О прежних переводах и кто был участником в издании?» —
Во время службы моей в С.-Петербурге несколько лет занимался я разбором и преложением оной песни на нынешний, которая в подлиннике хотя довольно ясным характером была написана, но разобрать ее было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления. Прежде всего, должно было ее разделить на периоды и потом добираться до смысла, что крайне затрудняло, и хотя все уже было разобрано, но я, не быв преложением моим доволен, выдать ону в печать не решился, опасаясь паче всего, чтобы не сделать ошибки, подобной князю Щербатову, который, разбирая грамоту новгородцев к Ярославу, напечатал в оной между прочего (что, надеюсь, Вам известно): «Почто отъялъ еси Поле, заячь и Миловцы?»
По приезде моем в Москву увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод мой в неисправной переписке и по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Бантыш-Каменского решился обще с ним совершить преложение с подлинником и, исправя с общего совета что следовало, отдал в печать».