Что в этих ответах может быть интересно? Конечно, то, что дана одна очень точная информация и вот какая: все пути разрушены; все, чему надлежало быть сожженным, сожжено; все, кому следовало умереть, умерли; и потому никакой возможности проверить что бы то ни было — нет. С подлинником покончено навсегда.
Но можно ли полагать Мусина-Пушкина лжецом? Если признать мистификацию особым жанром, то Мусин-Пушкин и Малиновский лжецы не более, нежели Пушкин и Достоевский; то есть мистификация — жанр, а мистификатор — писатель. Только и всего; по моим понятиям, во всяком случае…
* * *
…Однажды Андрей Иванович прочел Мусину-Пушкину несколько своих набросков и отрывков, которые полагал более или менее завершенными. И на этот раз Мусин-Пушкин восхищался почти с такою же горячностью искренней, как верный Аксенов. Андрей Иванович, ободренный этим искренним восторгом, заговорил так детски задорно и радостно. Сказал, чуть смеясь над собой:
— А ведь не хуже будет Оссиановых песнопений?
И далее заговорил горячо, что в этом его произведении будут странности и неясности, коим и быть должно в произведении подобном. И неясности и странные красоты будут истекать из этой увлеченности ритмом…
Мусин-Пушкин смотрел на него внимательно. И спросил вдруг прямо, не желал бы Андрей Иванович, подобно шотландскому Макферсону, выдать свое сочинение за подлинное творение безвестного славянского барда?
— Зачем сие? — Андрей Иванович улыбнулся ясной своей улыбкой.
Он вовсе не желал мистифицировать; напротив, именно тогда пожелал он завершить непременно иные из своих писаний, и чтобы имя его стояло непременно, чтобы имя его узналось…
Однако Мусин-Пушкин спокойно, осторожно и в таком несколько задумчивом тоне ответил на его вопрос, что сие может быть затем, что сложение мнения о древности прекрасной русской словесности ныне может быть более важно, нежели чудесное явление поэта совсем нового, и сие не есть обман, но есть некий своеобычный путь. Ведь не полагает Андрей Иванович обманщиком сего Якобия Макферсона, создателя образа певца Оссиана? И пусть ведают, что и русская словесность иметь может своих Гомеров и Оссианов…
* * *
…Я же хочу еще привести одно место из переписки Алексея Ивановича Мусина-Пушкина с Константином Федоровичем Калайдовичем.
Это будет любопытно для характеристики Мусина-Пушкина и его, что называется, «отношений с коллегами».
Итак:
«Вследствие желания Вашего, хотя назвал Вам участвующих в издании Песни о полку Игореве, но как не знаю, будет ли то согласно с их волею, а потому и прошу оставить сие между нами; ежели же дадут названные согласие, тогда делайте, что Вам угодно…»