Федор снова затянулся, прервавшись и глубоко задумавшись. Дым в сумраке спальной кабины уже плавал клубами, с трудом выходя в вентиляционное отверстие у панельного потолка.
— Знаешь, благодаря средствам массовой информации и в самом деле чувствовалось — что-то этакое надвигается. Темное. Безнадежное настолько, что можно заранее складывать лапки и не трепыхаться. Где бы и что ни происходило: землетрясение, цунами, пожар, наводнение, террористический акт — все это моментально тиражировалось в телевизионных новостях. Планета, надо сказать, это очень большой шарик, Димон, и на нем во все времена всегда что-нибудь происходит. Просто происходит это в разных местах и в разное время. Но благодаря телевидению весь этот негатив, собранный воедино со всего мира и опрокинутый на среднестатистического обывателя одним информационным блоком, создавал жуткое, гнетущее впечатление. Словно и в самом деле вот-вот случится что-то страшное, просто не может уже не случиться. Ведь мы слышали это каждый день по многу раз… Ящик, блин, для зомбирования населения!
Раздавив окурок в пепельнице, Федор прикурил новую папиросу, уже не замечая, что собеседник давно не отвечает. Разговор о прежней жизни здорово разбередил память, а никотин хоть немного тушил костер воспоминаний, оберегая душу от пожара.
— Это я сейчас такой умный и продвинутый, Димон, задним числом. Размышляю о смысле жизни, когда этого смысла уже нет. А тогда, как уже говорил, я пацаном был, моложе тебя. Ни о чем не думал, только развлекался. Рубился в компьютерные игры, прожигал время впустую. Кстати, и игры были в основном все о том же — разномастные супергерои непрерывно спасали мир от каких-нибудь бед, причем обязательно масштабных, глобальных по самый копчик…
Наверное, Федор рассуждал о прежней, до Катаклизма, жизни еще долго, только Димка его не слышал.
Он спал, и дыхание его выровнялось, а сон был…
Нет, не был. Не был сон безмятежным.
Он снова очутился в привычном кошмаре.
* * *
Его разбудила неестественная, тягучая тишина на станции. Гомон множества человеческих голосов, естественным фоном наполнявший пространство платформы от побудки до отбоя, куда-то пропал. Димка мгновенно напрягся и несколько минут лежал, не шевелясь и напряженно прислушиваясь.
Ничего.
Тишина, казалось, просто звенела от тревоги.
Свет все так же проникал сквозь щели полога в проеме, разбавляя сумрак внутри спальной кабины, но уже намного слабее, словно с освещением тоже что-то случилось и большинство потолочных люстр погасло. Хорошо еще, что для зрения уроженца метро и слабых отблесков света более-менее хватало для ориентации в помещении.