Вопрос: а есть ли вообще что-либо более поучительное, нежели опыт человека, исчезающего именно так? Положим, некто на протяжении двадцати, скажем, лет ходит на работу по одному и тому же адресу, обедает в одной и той же закусочной, болтает с приятелями, а затем вдруг таинственно испаряется. Кто это заметит и кто будет вспоминать об этом человеке? Недели две — сосед из квартиры наверху, пока не появятся новые жильцы; официанту в закусочной день-другой будет не хватать старого клиента — вот и все. Так случилось и с Айрлендами. Те из их друзей, что привыкли писать письма, получали вежливые, но не более того ответы. Упрямому господину, напрашивавшемуся на свидания, было ясно сказано, что при нынешнем состоянии здоровья миссис Айрленд это невозможно. Вот так супруги и выпали из круга общения, и умри они либо отправься куда-нибудь в Орегон, никто бы и не узнал. Ибо есть загадки, которые всегда остаются загадками, и есть тайны, которые сохраняются вечно.
ДНЕВНИК ДЖОРДЖ ЭЛИОТ
22 марта 1862 г.
Чудесный день, брызжет солнце, но на изнурительную жару нет и намека. Джордж — весь в литературных заботах, статьи для «Корнхилл», переписка с мистером Мартином касательно переводов и т. д. Я за неимением других дел провела большую часть дня в грезах и чтении в «Спектейтор» статьи Хаттона — по крайней мере мне показалось, что это был Хаттон, — о последних словах Мэтью Арнольда, когда он заканчивал книгу о переводах Гомера. Далее — на ужин с Айрлендами в их дом на Экклстон-сквер. Его мне было посмотреть любопытно: симпатичное просторное помещение, комнаты набиты старой, скучной мебелью, алая обивка. Огромное количество зеркал, портреты старых джентльменов в завитых париках. Собралось нас человек десять — двенадцать: начинающий адвокат из Линкольнс-Инн, мистер Мэйссон с женой, литератор, он пишет статьи в журналы, Джордж вспомнил его по какому-то давно оставшемуся позади делу. С мистером Айрлендом я была, разумеется, знакома. Вполне светский, я бы сказала, господин: рослый, с румяным лицом, негромким голосом, вспомнил между делом о каком-то своем поместье в Суффолке (оно находится в расстроенном состоянии, и, по словам Джорджа, хозяин стыдится этого) и приятностях верховой езды, внимателен к жене. Охотно признаю, что она заинтересовала меня больше других: невысокая, печальная на вид женщина с безупречными (не найду другого слова) рыжими волосами — я бы запустила в них ладони, сторговала, как какой-нибудь русский спекулянт, по шесть шиллингов за ярд, — глубокое чувство сочетается в ней с интересом к мелочам текущего дня. Словом, явно необычный представитель женского рода, только есть во всем ее облике что-то настолько несчастное, что смотреть на нее больно. Например, в ответ на мой вопрос, собираются ли они куда-нибудь с мужем на лето, она ответила: «Собираемся ли куда, спрашиваете? Да меня и без того слишком долго без руля и ветрил мотает». Выражение это показалось мне настолько необычным, что я даже переспросила, что она, собственно, имеет в виду. В высшей степени вежливо, но в то же время, как мне показалось, с огромным внутренним усилием она сказала, что временами кажется себе лодкой, которую швыряет на волнах прибоя, а она никак не может направить ее в тихую гавань. Тут вмешался мистер Айрленд, который, как я заметила, не спускал все это время глаз с жены: «Знаете ли, мисс Эванс, у моей жены бывают порой странные фантазии». И хоть сказано это было весьма учтиво, я почувствовала, что слова дались хозяину с большим трудом.