Осматривая однажды вечером ту часть главного полицейского управления, где находятся камеры, он столкнулся с констеблем, постаравшимся, как ему показалось, побыстрее проскользнуть мимо него. Констебль поспешно сунул в карман какой-то блестящий предмет. Потребовав вывернуть карманы — как он и предполагал, это оказались часы, — капитан Мактурк грозно отчитал полицейского и забрал находку к себе в кабинет, чтобы осмотреть на досуге. Чрезвычайно умело сработанный большой золотой брегет, каких не найдешь обычно в многочисленных лавках, расположенных рядом с Нортумберленд-авеню. Но происхождение часов занимало капитана Мактурка гораздо меньше, чем имя, выгравированное на оборотной стороне часов. Изначально они принадлежали «Генри Айрленду, эск». Прочитав эту надпись, комиссар так и присвистнул. Он не был настолько оптимистично настроен, чтобы решить, будто эта находка поможет ему понять, каким образом часы поменяли владельца, но хорошо уже то, что появилась хоть какая-то новая зацепка.
Не понимающего, что происходит, заключенного, у которого экспроприировали часы, доставили из камеры в кабинет к капитану Мактурку и потребовали рассказать о себе. Этот жалкий бродяга был задержан, как явствовало из сопроводительных документов, по подозрению в злоумышлении где-то в районе Ноттинг-Хилл-Гейт. При нем нашли сверток с двумя напильниками и стамеской. На вопрос о том, каким образом у него оказались эти часы, задержанный ответил без малейших колебаний. Он играл в карты со знакомыми в таверне на Нью-Кросс, один из них сильно проигрался и за неимением наличных расплатился часами. Как имя этого знакомого? Самим тоном капитан Мактурк намекнул, хотя прямо, разумеется, ничего сказано не было, что ответ на вопрос помог бы закрыть глаза на напильники и стамеску. Бродяга сказал, что типа того вроде бы зовут Пирс, роста он, наверное, около шести футов, на нем было светлое длиннополое пальто. Насчет адреса, по которому его можно найти, и того, чем он зарабатывает на жизнь, арестованный, прикинувшийся сначала несведущим, а затем вспомнив о напильниках и стамеске, об опасной близости к камере и тяжелой руке констебля, сообщил, что тот, похоже, служил раньше в Юго-Восточной железнодорожной компании. Факт этот, хоть он и добросовестно записал его в свой блокнот, не показался капитану таким уж существенным, однако словесный портрет Пирса разослали по полицейским участкам столицы.
А через две недели капитану Мактурку снова повезло. Вдобавок к тем новостям, которые и без того держали публику в состоянии нервного напряжения, стали появляться одно за другим сообщения о принимающих угрожающий размах подпольных состязаниях по боксу. Газеты писали, например, что недавно в мирном местечке графства Суррей на бой между Любимчиком из Татбери и Цыпленком из Доркинга собралась трехтысячная толпа. Приз победителю составлял сто фунтов стерлингов, и толпа, пробиваясь к рингу, снесла заграждения и вытоптала засеянное пшеницей поле. В графстве распространился слух, что второй раунд этой битвы титанов (Цыпленок считал, будто поражение, которое он потерпел, несправедливо, и требовал сатисфакции) состоится в другом местечке — Эпсом-Даунс. Прибывшая на место действия полиция — откуда главных его участников вывезли в кебах — была озабочена лишь тем, чтобы разогнать толпу. При этом у полицейских под ногами все время болтался какой-то пьяница, повторявший, что он поставил на победителя двадцать фунтов и черта с два отдаст их. В конце концов он всем надоел и его отправили в камеру. Как выяснилось, зовут этого типа Пирсом, а при личном досмотре в кармане пальто у него обнаружили не только пачку банкнот, но и пару монет с изображением Луи Бонапарта. Обо всем этом немедленно доложили капитану Мактурку. Разумеется, при желании можно объяснить, каким образом в карман к пьянчужке, оказавшемуся в Эпсом-Даунс, попали наполеондоры, но капитан Мактурк был скептиком и не верил в такие совпадения. Поступил приказ немедленно доставить Пирса в Лондон под охраной. Монеты прибыли еще раньше владельца, и, положив их на стол рядом с часами мистера Айрленда, капитан Мактурк — а иначе и быть не могло — погрузился в раздумья о возможной связи одного и другого.