— Ничего худо? Совсем нет худо?
Гефель только махнул рукой.
— Ничего худого, совсем ничего худого…
Как осчастливленный подарком юноша, спешил Пиппиг по лестнице в вещевую камеру.
В этот поздний час в длинной кладовой, где висели тысячи мешков с одеждой, уже не было никого из вещевой команды. Только пожилой Август Розе стоял у длинного, перегораживавшего помещение стола и разбирался в каких-то бумагах.
Он удивленно взглянул на крадущегося Пиппига.
— Что это ты тащишь?
Пиппиг только рукой махнул.
— Где Цвейлинг?
Розе большим пальцем указал на комнату гауптшарфюрера.
— Посторожи! — торопливо бросил Пиппиг и проворно шмыгнул в глубину темноватого склада.
Розе посмотрел ему вслед, а затем стал наблюдать за гауптшарфюрером, который был виден через застекленную перегородку.
Подперев голову руками, Цвейлинг сидел за письменным столом перед развернутой газетой. Казалось, он спал. Однако долговязый верзила не спал, он размышлял. Последние известия с фронта встревожили его.
Пиппиг снова вышел в переднее помещение, сделал в сторону Розе успокоительный жест, с шумом открыл дверь в канцелярию рядом с комнатой Цвейлинга и намеренно громко крикнул:
— Мариан, пошли вниз — будешь переводить!
Цвейлинг испуганно встрепенулся. Он увидел, как поляк, которого позвал Пиппиг, ушел вместе с ним.
Пиппиг сделал быстрый знак Кропинскому, и они оба скользнули в заднее помещение. В дальнем углу склада, за высокими штабелями вещевых мешков и одежды умерших заключенных, стоял чемодан.
Пиппиг, юркий, как ртуть, и возбужденный, вытянув шею, еще раз прислушался, потер руки и ухмыльнулся, как бы говоря Кропинскому: «Ну-ка, взгляни, что я принес!..» Он щелкнул замками, открывая их, и поднял крышку чемодана. С залихватским видом засунув руки в карманы, он наслаждался произведенным эффектом.
В чемодане лежало, свернувшись в комок и прижав ручки к лицу, завернутое в тряпки дитя: мальчик лет трех, не больше.
Кропинский опустился на корточки и уставился на ребенка. Малютка лежал неподвижно. Пиппиг нежно погладил маленькое тельце.
— Ах ты, котеночек! Вот ведь, приблудился к нам…
Он хотел повернуть ребенка за плечо, но тот сопротивлялся. Наконец Кропинский нашел нужные слова:
— Бедная крошка! — сказал он по-польски. — Откуда ты?
Услышав звуки польской речи, ребенок вытянул головку, как насекомое, которое выпускает спрятанные щупальца. Это первое слабое проявление жизни так потрясло обоих взрослых, что они, как зачарованные, не могли оторвать глаз от малютки. Худенькое лицо ребенка было серьезно, как у сознательного человека, и глаза блестели совсем не по-детски. Дитя смотрело на чужих в немом ожидании. А те не смели дохнуть.