— Смотрите, не делайте глупостей, хватит и того, что стало с этим…
Розе съежился на табурете. Сколько горя выпало на долю Пиппига и на его долю! Розе очень хотелось с кем-нибудь поговорить.
— Руди…
Пиппиг не шевелился, горячее дыхание с трудом вырывалось из его груди.
— Руди…
Розе потряс его за плечо.
Больной застонал. Розе оставил его в покое. И снова сел, сгорбившись, на табурет. Теперь он остался наедине со своими думами!
Едкий дым сигары еще стоял у него в ноздрях, и на груди он ощущал страшную хватку душегуба. Тюремный холод, казалось, пробирался ему под кожу.
Зарешеченная лампочка под потолком бросала в камеру убогий красноватый свет.
Скоро настанет ночь…
* * *
Начальник лагеря созывал к себе весь штаб, и вечерняя перекличка прошла поэтому очень быстро. Клуттига не было, и вместо него рапорт принимал вечно пьяный Вейзанг. Рейнебот, вытянувшись перед первым помощником начальника лагеря, отдал рапорт.
И после этого тут же приказал:
— Разойдись!
Сегодня все шло быстро. Что-то неуловимое носилось в воздухе, и это чувствовали все заключенные! Подобно волне газа, слух об эвакуации распространился по лагерю.
Внешне картина ухода с переклички не представляла ничего необычного. Блок за блоком, повернув «налево кругом», мерным шагом уходил вниз по покатому плацу. Как обычно, в узких проходах между бараками возникали заторы и давка. Маршевое построение здесь распадалось, — каждый стремился как можно скорее попасть в свой барак.
Только по некоторым мелочам можно было судить, что не все шло по заведенному. Комендант, начальник лагеря, блокфюреры не ждали, пока опустеет апельплац, а поспешно исчезли за воротами. Часовые, в другое время равнодушно топавшие по площадке главной вышки, стояли сегодня у пулеметов. Защищаясь от резкого мартовского ветра, со свистом налетавшего на вышку, они втягивали головы в поднятые воротники шинелей, глядя вслед растекавшейся толпе.
Сразу же после переклички «прикомандированные», работавшие, как правило, в различных эсэсовских зданиях до позднего вечера, возвратились в лагерь. Что-то носилось в воздухе!
В бараках шла обычная суета. Заключенные теснились у суповых чанов, дневальные равнодушно разливали жидкую похлебку, дребезжали миски. Люди, как всегда, усаживались так тесно на скамьи за длинными столами, что едва оставалось место, чтобы орудовать ложкой. Как всегда, после супа начинали отщипывать от снова уменьшенного хлебного пайка, предназначенного на следующий день. И все-таки что-то было по-иному.
Разговоры, раньше как рои мух, носившиеся в воздухе, принимали теперь определенное направление, в десятках тысяч мозгов что-то начинало шевелиться, десятки тысяч мыслей включались в строй, соединялись в гигантское шествие, и оно под знаменами надежды и ожидания двигалось к финалу, который с пугающей внезапностью проглянул вдруг сквозь разорванную гряду туч.